Вот и другая смена. Торопятся в казарму. Успеть покурить, поспать, проснуться и снова в бой. А я не тороплюсь. Мне торопится некуда. Могу спать, хоть целый день. А могу и не спать, но не буду. Ну, т.е. буду спать. Без подъёмов и отбоев. А на пересменку я всегда просыпался. Смена на КП, а мне туда не надо. Вторая смена с дежурства, торопятся выспаться. Точнее не выспаться, а просто поспать.
Понятия «выспаться» в полку не было совсем. Можно было поспать или посрать (срать – это нагло и бессовестно уснуть вне выделенного для сна времени и в месте, которое не санкционированно для сна) – это когда на смене или тихонько в уголке, или нагло, прямо на политзанятии. А вот выспаться – это не положено, потому что нам этого не положили. Тяготы и лишения положили, а выспаться – нет. Как приятно, воспринимать удовольствие на контрастах и сравнении. Мне хорошо, а те, кто идут на смену, этого лишены. И становится значительно лучше. Может быть у них это было или будет, но сейчас это есть у меня, а у них этого сейчас нет.
И всё это продолжалось около двух суток. А потом неожиданно кончилось и я, прямо из санчасти, даже не заходя в казарму, просто влился в строй своей смены и ушёл на очередное дежурство. И уже наблюдал не из санчасти как смена идёт, а из строя – как в санчасти хорошо. Если бы не знал, не попробовал, то было бы не так печально. Преимуществ смены перед санчастью я тогда не придумал. У санчасти преимущества были, а у смены тоже, вероятно, были, но я про них не знал.
А так – идёшь на смену, а в санчасти дрыхнут. А мы за них охраняем рубежи. И в очередной раз понимаешь, насколько человек ненасытен. Меня за это из санчасти и выгнали. Но я же не для себя старался. Точнее, не только для себя.
И ничего такого криминального я не совершил. Переусердствовал в заботе о болезных. В очередной раз, когда я со товарищем пошли в столовую за обедом, да, это был обед, я взял «усиленный» паёк, я всегда так брал. Первое, которое зачерпнули со дна и суп был больше похож на кашу. Пусть жидкую, но кашу. А второе нам почти добровольно положили. Была каша и говядина в белом соусе. Каша – как основное блюдо, а говядина – как гарнир. В нормальных и общепринятых условиях, основного блюда больше, а гарнира меньше. Потому как «гарнир идёт для украшения, дополнения и придания вкуса основному блюду».
И ничего ужасного в том, что основного блюда нам положили совсем немного, а гарнира раза в четыре больше, чем основного блюда. Больным нужно поправляться, чтобы как можно быстрее заполнить зияющие прорехи в строю защитников. Ну и общего объёма второго и первого было на такое количество больных, что в санчасти они по любому не поместились бы.
И всё шло хорошо, но недолго. До тех пор, пока нам не попался дежурный офицер. И не просто дежурный, а дежурный по столовой. Он из санчасти выходил. А тут мы с вёдрами навстречу. А вёдра тяжёлые. Всяко еды в них больше, чем на шесть человек. Вот он и посмотрел. Ему не понравилось и то, что еды больше раза в два или три. И то, что еда слишком густая и питательная, и то что пропорции сильно нарушены… В общем, поесть то, что я принёс, я успел, а поспать – нет. Выперли меня из санчасти. Быстро и бесповоротно. А в личное дело вписали очередное нарушение.
Про более мелкие нарушения типа других, случайных нарушений связи не первой и не второй категории, не всегда правильное понимание линии партии, мелкие нарушения различных воинских уставов, несоблюдение субординации по отношению к прапорщикам, которых я не считал офицерами, и дерзкое отношение к некоторым офицерам я подробно не помню. Ни, когда это было, ни что это было и почему. Просто однажды зашёл в штаб, кажется в очередной раз был помощником дежурного по части, и зашёл к одногодке, который устроился писарем. Поболтали. Я спросил про личное дело, он показал.
Оказывается, я достаточно заметная личность, почти рецидивист. Все мои нарушения были аккуратно записаны. Надеюсь, что все, потому что записей было много. А если не все, то тогда получается, что я, вместо того чтобы служить, почти всё время что ни будь нарушал. Но личное дело не только немного заставило задуматься о поведении, но и порадовало – все взыскания, кроме последнего, были сняты! Последнее я как раз и отрабатывал.
А вот здесь особого разнообразия моих геройств и подвигов не было. Взыскания снимались за хорошую строевую подготовку и отличное исполнение строевой песни. Спасибо ротный, потому что взыскивали кто не попадя, а снимал взыскания командир. Шагал я так себе, лучше, чем косолапый Никита, но значительно хуже ротного. Зато мог заставить хорошо шагать смену. Даже Никиту. А с пением, строевых песен, было ещё хуже. Я отличался тем, что на фоне моего голоса, все остальные могли почувствовать себя Шаляпиными. Вспомнился анекдот про то как отец, глядя в табель сына, полный троек и двоек, вдруг видит пятёрку. Единственную пятёрку. За пение. И с возмущением восклицает: «Он ещё и поёт!». Да, мы ещё и пели.