Хотя разъедутся – это неправильно. Их всех привезли на одной машине (Зил 131, тентованый) и увезти должны были так же. Т.е., просто уедут. А уха получилась наваристой и вкусной. Прапорщик своим секретом поделился со всеми: «Нужно немного водки плеснуть, тогда и наваристей и вкус ярче». Наваристой она была настолько, что, ещё будучи тёплой, превратилась в желе. Я подозреваю, что водка здесь ни при чём.
Не в наших интересах было заявлять право на причину наваристости, тем более на отсутствие повода приписывать вкус и наваристость наличию в ухе водки. И я, и Никита скромно не стали влезать в разговор. Я и сейчас почти никогда не заявляю своих прав на авторство идеи или на ключевое участие (героизм). Если что-то нужно сделать, и я считаю, что это действительно нужно, то принимаю посильно оптимальное участие. Всё. Сделали – радостно разошлись. А бегать и орать «Я это сделал!», не делал и, наверное, уже не буду. Разное отношение к делу может быть описано разностью подходов – один делает, чтобы отличиться и на это (на отличиться) уходит часть энергии, другой делает, чтобы сделать. Тогда вся энергия уходит на сделать. И если у первого не получается отличиться, или его не отличили – всё, вселенская обида. И уже не интересно, и забыл, и никогда не вспомнит, про то, что делал. А если вспомнит, то вспомнит не то как и что было сделано, а как незаслуженно не заметили. Второй от этого застрахован. Он сделал, и он гордится. И может даже похвастаться: «Видишь? Моя работа!» А посмертная надпись на изделии, здании, месте свершения – к чему она?
Пройдёт очень немного лет и останется только набор букв (ФИО) и цифр (годы жизни, дата события) и всё. А что это был за человек, чем жил, о чём мечтал, о чём переживал и чему радовался никто не узнает. Про это то и при жизни знают немногие. Поэтому я предпочитаю делать. Стараюсь делать хорошо и не устраиваю баталий за авторство. А вот если случается накосячить при моём участии или под моим руководством, то это моё. Своё авторское право на косяки и ошибки я отстаиваю. Но это так, отступление от темы.
На рыбалке, если командир считает, что уха наваристая из-за того, что в неё влили водку, значит так и есть. Да и не только на рыбалке, про то, что командир всегда прав, нас научили в начале нашей службы. В течение службы я понял, что даже если он не прав, то лучше считать, что он прав. Лучше для себя. Несколько раз посчитал неправильно. Потом, почти сразу раскаялся. Не горько, но достаточно, чтобы аккуратней принимать решения. Совсем хамить не перестал, но стал делать это обдуманей, только по заслуживающим моего внимания поводам или если очень плохое настроение.
А офицерские посиделки на природе закончились ближе к полуночи. Всё выпили, почти всё съели, загрузились в машину с рыбой, многие самостоятельно, и уехали. В Охотске прапорщик развёз всех по домам, вручая жёнам тела мужей и по нескольку хвостов рабы. Классика – если муж уехал на рыбалку, то вернётся, однозначно, пьяный и возможно, с рыбой. А нам он оставил ещё немного водки, взяв, почему-то с меня, обещание, что завтра вечером мы будем живы, в лагере и сделаем, хотя бы один, замёт
А я с Никитой, прибрали со стола недоедки в костер, наложили рыбного холодца (это тот, который вначале был ухой), я достал из нычки котлеты, икру, хлеб, масло, водку. И так хорошо посидели. Солдату много не надо, чтобы стало хорошо. Водки нам хватило на пару раз по чуть-чуть каждому. Один из первых случаев, когда водку я пил как виски, не залпом, а по чуть-чуть. Про виски я тогда слышал редко, ни разу не пробовал и даже не видел. Да, вот такая у нас была страна.
Рыбалка продолжалась, я с Никитой иногда неопасно чудили. Например, пару раз собирали из плавника (деревья, выброшенные на берег) плоты и спускались вниз по течению. Оба плота затянуло под завал, который был километра полтора или два от лагеря. Оба раза мы благополучно успели выпрыгнуть с плота. На второй раз задумались о неоправданном риске и высокой вероятности летального исхода и больше на плотах не сплавлялись.
Когда второй раз шли по прибрежному бурелому к лагерю, по реке поднималась моторка. Нас заметили, но не взяли. Когда мы дошли до лагеря, то у нас уже были гости. Рыбнадзоры, которых мы видели. Они извинились, сказали, что приняли нас за беглых дезертиров. Как уже писал выше, наше одеяние лишь отдалённо намекало на нашу принадлежность к армии.