Ждать Никиту пришлось недолго, его выгнала из палатки малая утренняя нужда. Вернулся, поспать бы ещё, а в палатке холод собачий. Возле костра тепло, но сильно не поспишь. Это потом можно, когда и, если солнышко пригреет. А с утра – только погреться. Что-то недовольно бормоча, Никита обнаружил, что с завтраком он не пролетает если всё приготовит сам, в том числе и за водой сходит. А я сижу такой, горячий чай допиваю, бутерброд доминаю и так хорошо мне. Гораздо лучше, когда я был один недовольный. Сейчас недовольным был Никита, а ещё он был голодным и без чая. И всё это ему нужно было сделать самому. Промозглым осенним утром. И так мне от этого хорошо стало. От того, что мне тепло, сытно и хорошо, а Никите ещё этого всего нужно было достичь на глазах у меня.
Ведь если плохо и паршивое настроение, а вокруг люди, которым лучше, как можно это исправить? Правильно, сделать так, чтобы им тоже было плохо. И всё, и вот уже настроение нормальное – такое как у всех. А если приложить усилие и испортить окружающим настроение до уровня «хуже, чем у меня», то вообще – счастливчик. Всем плохо, а мне, если сравнить, лучше, чем им, т.е. хорошо.
Но Никита отходчивый. Зла держать не стал. Побубнил, приготовил, позавтракал, тут и солнце поднялось. Я тоже не очень злопамятный. Просто я иногда злой и память у меня хорошая. Сейчас я, когда-то однажды достигнув хорошего настроения, стараюсь его не портить и постоянно делюсь с окружающими. Ну, с теми, кого я считаю хорошими людьми. А тех, которые не очень хорошие, я старательно избегаю и общаюсь с ними только по большой нужде или по работе. Вообще, Никита был очень классный, только вот тогда печку зря не растопил.
Вроде бы больше ничего примечательного с нами не случилось. Однажды вне расписания и без предупреждения к нам приехал майор КГБ. Мы его между собой называли «Молчи-молчи». Вероятно, в каждой советской части были такие. Следили чтобы блюли гостайну и не нарушали безопасность. По значимости он был почти как командир полка. Только командир полка командовал полком, а Молчи-молчи… Нет, он полком не командовал и даже командиром полка не командовал. Командир полка его побаивался, а майор командира – нет. Такие вот у них непростые были взаимоотношения. Сначала я не понял, что за УАЗик приближается, а когда из него вышел майор, как-то засвербило на душе. Неужели я не отработал нарядами свой выход в эфир с открытым текстом?
А он, такой в форме, явно не на рыбалку, да и прапорщик про визит ничего не говорил. «Я тебе тогда-то давал на уничтожение шифровальную таблицу». На КП на стенах висели таблицы, пользуясь которыми, мы могли расшифровывать то, что нам передавали и сами должны были передавать, только зашифровав с помощью этих таблиц. И на каждой «Совершенно секретно» и подпись командира полка.
У нас изначально обмен информацией был с помощью секретных буквосочетаний. Но дабы ещё серьёзнее это всё зашифровать, мы это тайное переводили вообще в разряд непонятного. Это вкратце об основах шифрования. Периодически таблицы меняли. Поэтому они тоже могли называться не только секретными, но и периодическими. И вот однажды, по моему смутному воспоминанию, курил я возле КП. Сидел в курилке, никого не трогал, наслаждался кратким моментом без морзянки… Не помню, какое было время суток и какое время года. Даже не помню, какая была погода. Ведь это и не обязательно собирать в кучу несколько причин. Достаточно и одной. Вышел с КП, сел, закурил, а там самолёты туда-сюда снуют, какие-то сигналы летают, тоже туда-сюда, офицеры чего-то пытаются командовать, кодировщики иногда вылезают из своей супер секретной норы – отправь кодограмму/запроси кодограмму… А ты такой сидишь на скамеечке, не торопясь затягиваешься, а вокруг или природная тишина, или чириканье разнообразное – лепота.
А тут ГБшник откуда-то: «Сожги плакат». Ну взял, смял, кинул в бочку с бычками, поджёг. ГБшник урулил куда-то. Я сигарету докурил, вернулся на смену. Догорел ли он весь или что-то осталось, не помню. Сколько не пыжился, так и не вспомнил, потому что изначально не запоминал.
А ГБшник бумагой тычет: «Подпиши акт об уничтожении! А если я в полку хоть кусочек найду – дисбатом не отделаешься». Ох и дался вам этот дисбат. А дембель всё ближе, а путь всё тернистей. Как же это я так умудряюсь приключения находить без видимых усилий, легко и непринуждённо? Или это они меня находят? Тогда что они во мне нашли?
«Товарищ майор, я не буду подписывать акт, потому что письменного приказа о уничтожении таблицы я не получал и не расписывался. А устный приказ я не слышал. Вас в полку видел неоднократно, а если бумага была секретной, то сами бы и сожгли. У меня допуск только читать, а писать, подписывать, исправлять, менять и уничтожать в мои обязанности не входит». Майор немного пошёл пятнами: «Ты знаешь, с кем говоришь?» Конечно знаю, но если сидеть, то лучше за неповиновение – это дисбат, чем за то, чего не доделал по почти дружеской просьбе, потому что за это дадут больше, судя по словам майора. Майор, сменив окраску на бело красную – красное лицо с белыми пятнами, запрыгнул в УАЗик и умчался в полк. А на душе опять «кошки скребут». Вот бы съездить в полк, да пройти «по местам трудовой и боевой славы». Убедиться, что нет в округе кусочков того сверхсекретного плаката.