Сумерки уже спустились на землю. Шоссе, словно река, отражало небо, разделяя светлой полосой ставшие темными поля. Хуторские постройки сливались на фоне яркого заката в единую массу. От них долетел топот множества каблуков, и вскоре на дорогу выбежала вереница солдат. Они было проскочили мимо меня к автобусу, но я окликнул их и велел построиться.
Я медленно шел вдоль строя, уже зная, что предчувствие не обмануло. Мысли, одна другой горше, кружили в голове хороводом, лоб горел, а во рту появился металлический привкус, как после удара. Мне казалось, я слышал звук собственного сердца — в ушах что-то стучало. То, что произошло, было тяжелее моих самых мрачных фантазий. Ничего более позорного для сержанта учебной роты нельзя и представить. Я был уничтожен.
Пройдя из конца в конец строя и так же медленно возвратившись назад, я подошел к левофланговому.
— Дыхни! — коротко приказал я.
Курсант ухмыльнулся, и меня обдало волной крепкого «свежака». В тот же миг мой кулак врезался в его челюсть.
— Дыхни! — крикнул я, подскакивая к следующему, и опять ударил.
Короткими приставными шагами я продвигался от солдата к солдату, кричал: «Дыхни!» — и бил, «Дыхни!» — и бил, «Дыхни!» — и бил, бил, бил. С каждым новым ударом в моей душе становилось все меньше тех нравственных принципов, что поселились там за время моего курсантского «детства». С каждым новым курсантом становилось все меньше того отеческого умиления, какое нежданно-негаданно появилось во мне, когда я впервые встал перед строем новобранцев в качестве их командира. С каждым новым ударом я становился другим.
Говорят, понять человека — это значит мысленно поставить себя на его место и осознать, что в этих условиях поступил бы так же, как он. В тот вечер возле того хутора я понял своего бывшего командира сержанта Гусакова.
Пройдет еще около трех месяцев, и за неделю до выпуска во время ежеутреннего ритуала заправки коек солдат соседнего взвода громко «пошлет» своего «молодого» командира отделения. И пока тот будет растерянно моргать, я кинусь на его обидчика, чтобы вдвоем с еще одним сержантом, подскочившим с другой стороны, протащить парня по всему проходу меж взводных расположений и влепить его что было сил в стену. В тот момент я буду своим затылком ощущать затаивших дыхание сто пятьдесят человек, начинавших понимать, что против них всего только пятнадцать сержантов. Через кожу спины, а не через голову войдет в меня ощущение минного поля, на котором неверный шаг приводит к взрыву. В этот раз я сделаю верный шаг, и рота, после секундной паузы, вернется к утренним заботам, а забывшийся курсант отправится скоблить пол в туалете, чем будет заниматься всю неделю до выпуска.
Назовите меня зверем, назовите меня извергом. А я отвечу вам на это, что мне единственному из сержантов нашей учебной роты бывшие курсанты писали письма, после того как разъехались по линейным частям. До сих пор это составляет предмет моей гордости. В чем была причина такого их отношения ко мне, не знаю. Только больше я не обращался к ним со словами «товарищ курсант» и не говорил им «вы». Слова мои стали простыми и жесткими, если дело шло о каком-нибудь проступке. Правда, я никогда ни над кем не издевался и не выказывал никому презрения, я никого не оскорбил словом и крайне редко лишал сна. Но затрещины сыпались из моей руки на головы курсантов по всякому случаю разгильдяйства. Размышления о неуставных отношениях больше не занимали меня. Я теперь тревожился, как бы не утратить дистанцию между мной и взводом, которая с того памятного вечера возле латышского хутора помогала мне руководить без малого тремя десятками своих сверстников.
«Молодые» сержанты учебных рот находятся в очень сложном положении: от курсантов их отделяет лишь полгода службы, что подчиненными не воспринимается как большое достоинство, и под конец учебного периода курсанты часто выходят из подчинения. Однажды я стал свидетелем подобного случая. Получилось так, что после очередного дембеля и после того, как меня изгнали из «учебки» в «постоянный состав», в учебной роте осталось только трое старослужащих сержантов. Ротному следовало бы озаботиться этим обстоятельством, но только что заступивший на эту должность вчерашний взводный решил, что с молодыми сержантами ему будет работать легче. На деле произошло то же, что в свое время со мной, только уже в масштабах роты — через два месяца новые курсанты всех пяти взводов вышли из подчинения сержантам. До меня на второй этаж, где я теперь жил, доходили слухи о происходившем внизу, но я не очень в них верил, пока однажды не увидел, как целый курсантский взвод, окружив кольцом своих сержантов, гоняет их по кругу. Должен признаться, жуткое было зрелище.