Затем Карпыч повёз своего седока к дому контрразведки. Платайс ехал к Свиридову и не чувствовал ничего, кроме ненависти. Он не знал, как погиб Лапотник, но был уверен, что от него в контрразведке не добились никаких показаний. Он надеялся, что подполковник опять не примет его. Это было бы очень кстати. Не хотелось видеть Свиридова. Платайс опасался, что, встретившись с человеком, погубившим Лапотника, он не сможет сыграть роль несчастного отца, потерявшего надежду на возвращение дочери. Но и не ехать нельзя. Покажется странным, что Митряев перед отъездом из Читы не попытался ещё раз навести справки о Мэри.
Как назло, Свиридов приказал адъютанту пропустить Платайса. Он вошёл в кабинет и сказал с надеждой в голосе:
- Вы несколько раз отказали мне в приёме. Я боялся, что и сегодня… И вдруг!… Неужели вы… обрадуете меня?
- Кое-что начинает проясняться, - сухо ответил подполковник. - Но и вы со своей стороны могли бы помочь мне!
- Как? - вырвалось у Платайса. - Я всё… Я готов! Прикажите только!
- Надо заставить этого подлеца дать о себе знать. Вы же помните, чего он ждёт.
- Я так и делаю! - воскликнул Платайс. - В Чите всё продано, кроме дома. А сегодня я еду на станцию Ага.
- Ага? - переспросил подполковник.
- Да. Там железа на несколько тысяч… Я даже думаю обмануть этого негодяя! Если покупателей не будет - заставлю погрузить железо в вагон. Он подумает, что всё продано, и назначит место и время встречи. Ведь так он писал!
Эти рассуждения показались Свиридову наивными, но он не стал разубеждать собеседника и снова спросил:
- Так значит - в Ага?… Интересное совпадение!… Если не возражаете, я буду вашим попутчиком.
- Вы тоже туда? И тоже сегодня? - Платайс сделал над собой усилие и приветливо улыбнулся. - Очень приятно!
И оба подумали об эшелоне с ранеными красноармейцами. Платайс почему-то не сомневался, что этот выезд подполковника каким-то образом связан с эшелоном, который уже второй день стоял в тупике на станции Ага. Знал Платайс также, что в вагонах раненых не было. На одном из перегонов партизаны остановили состав, подменили охрану и увезли раненых в свой лагерь. Вместо них в вагоны погрузился диверсионный отряд. Для маскировки всех бойцов заранее обмотали марлевыми повязками и бинтами. И сейчас на станции Ага в тылу у семёновцев находился кулак, всегда готовый к бою. Если Свиридов решил поехать туда, чтобы присутствовать при расстреле красноармейцев, то он просчитался. Расстрела не будет, но помешать операции - рассекретить раньше времени этот боевой кулак - он мог.
Так думал Платайс, а у Свиридова мысли были другие. Никого расстреливать он пока не собирался. Он хорошо изучил все донесения семёновской разведки и предвидел близкий разгром. Даже по ночам ему виделась карта «пробки». Трезво оценивая обстановку, он представлял будущие бои и понимал, что семёновцам не миновать окружения, «мешка», из которого трудно будет выбраться. На этот случай и приказал он перегнать эшелон с захваченными в плен ранеными на станцию Ага. По его тайному распоряжению их даже неплохо кормили и снабжали кое-какими лекарствами, над которыми бойцы диверсионного отряда хохотали до слез.
Подполковник боялся, что, попав в окружение, а потом в плен, он неминуемо предстанет перед военным судом. За эшелон со спасёнными ранеными Свиридов надеялся выторговать если не свободу, то хотя бы жизнь.
- Вы надолго туда? - спросил Платайс.
- Дня на два.
- А помните… - Платайс опять помрачнел. - Ещё до всего этого… Помните, вы пошутили, что не выпустите меня из Читы без прощального ужина?… Настроение у меня - сами понимаете… Но для вас… Возможно, и самому полегче будет… Что, если мы на этой станции гульнём немножко?
- В Ага?… Что вы, господин Митряев! Там буфет с бутербродами ещё николаевских времён и больше ничего!
- Но я слышал: буфет принадлежит читинскому трактирщику… Если хорошо заплатить… Выедет с поваром и обслужит наш пикник…
- Да, но… сколько это будет стоить!
- Что мне деньги!… Мне дочь дороже всех сокровищ! Я без Мэри отсюда не уеду!
- Даже если сюда придут красные?
- Даже!… Уж они-то найдут мою дочь!
- Зачем же так мрачно! - подполковник покачал головой. - Вам действительно надо поразвлечься!…
От Свиридова Карпыч повёз Платайса в трактир. За обедом он спросил у трактирщицы, какой доход приносит их заведение за день работы. Не зная, куда клонит господин Митряев, она раза в три завысила цифру. Платайс отсчитал названную сумму и сказал:
- Завтра вечером вы будете обслуживать моих гостей, но не здесь, а на станции Ага.
Трактирщица приоткрыла рот, но он не дал ей говорить.
- Знаю! За хлопоты по переезду получите дополнительно проценты.
Он отсчитал ещё несколько сотен. Но трактирщица опять приоткрыла рот.
- Что ещё? - спросил он. - Мало?
- Господин Митряев… Мы обслужим вас в лучшем виде!… Но хотелось бы, чтобы и здесь трактир не закрывался. Смею вас уверить - это вам не помешает! На станции Ага будет всё самое лучшее!
- Хорошо! - ответил Платайс. - Да!… Вот ещё что… У вас цыганёнок служит. Пошлите его туда с гитарой! Пусть повеселит моих гостей…
ВПЕРЕД, ОЛО, ВПЕРЕД!
Дотемна Карпыч и Трясогузка просидели на колокольне. Старик смотрел в бинокль, а мальчишка рассказывал. Он знал своё «хозяйство» так, будто сам разводил и проверял караулы. Семёновцы выбрали для склада очень удобное место. Мелкий березняк хорошо маскировал многочисленные навесы, под которыми хранились ящики с боеприпасами. А вокруг склада с трёх сторон было чистое поле. И лишь справа, недалеко от дороги, проложенной к воротам, длинным языком тянулась болотистая низина, поросшая кустарником. Она вплотную подходила к сторожевой тропе, сразу же за которой начинался забор из колючей проволоки. По тропе ходил наружный патруль - по одному часовому на каждую из четырёх сторон склада. Внутренний караул с пулемётами находился на сторожевых вышках, установленных по углам.
Чтобы подбросить мину, надо было проползти низиной до тропы. От неё до ящиков со нарядами не больше пяти метров.
- А фонарей у них нету? - спросил Карпыч.
- Каких? Карманных?… Есть, наверно, - ответил Трясогузка.
- Да не про то! - Карпыч забыл нужное слово. - Ну, этих… больших, однако!
- Прожекторов? - догадался Трясогузка. - Нету! Не бойся!
- Не бойся, говоришь? - улыбнулся старик.
- А боишься - давай я!
- Горяч ты, паря, однако!… Не торчи ночью наверху. Я складов не взрывал, - может, половина Читы развалится?… Поберегись!
- А я взрывал! - Трясогузка вспомнил, как они сыпали порох в кухонную трубу. - Ничего особенного - печку и стену разворотило, и всё!
- Поберегись, однако! - повторил Карпыч. - Укройся - мне спокойней будет.
- Ладно! - пообещал Трясогузка и подумал: «Шиш-то я уйду отсюда!»
Караул у склада сменялся в полночь. Карпыч решил подбросить мину до смены, когда часовые уже устали и с томительным ожиданием поглядывают на караульное помещение: не показался ли разводящий унтер-офицер с новыми патрульными.
В десятом часу Карпыч спустился с колокольни, а Трясогузка остался наверху. Порывами налетал ветер. Потом набрался сил и упруго подул с севера, плотный и холодный. Стало ещё темнее, и повалил первый в ту зиму снег.
- Снег-снежок! Белый пушок! - пропел кто-то внизу. Трясогузка узнал голос Нины и услышал её быстрые шаги. Она поднималась на колокольню. «Чего ей надо! - недовольно подумал он. - Лезет, когда не до неё!»
- Ты здесь? - спросила Нина.
- Ну, здесь.
- Я так и думала!… Смотри - первый снежок!
- Ну и что?