- Фрэнк Карр, сэр. Бывший капрал американской армии. Мне служить нравилось, хоть верьте, хоть пет. А вот армия - не нравилась.
- Не понимаю.
- Армейская жизнь - превосходно. Армейская дисциплина - брр-р! Надоело. Так я здесь и очутился.
- А чем ты живешь? В свободное от маршей и стрельбы время, разумеется?
Карр выглядел таким юным и свежим, что Фрост ощутил себя старой, потасканной развалиной.
- Видите ли, сэр, я довольно хороший механик. Так утверждают, извиняющимся тоном прибавил Карр. - Чиню любые легковые автомобили, грузовики, мотоциклы, велосипеды. В армии, кстати, очень пригодилось.
- А знаешь, - безо всякой связи с предыдущими репликами спросил Фрост, почему на свете сравнительно мало американских наемников? По какой причине?
Карр удивился и мотнул головой.
- Знаю только, что немного. А в самом деле, почему?
- Причина веская, и следует помнить о ней, сынок. Эта причина именуется гибелью.
- Но ведь вполне закономерно, что...
- Мне, - промолвил Фрост с изрядной расстановкой, - не требуются мертвые герои. Мне нужны живые и здоровые бойцы. Ты выглядишь сорвиголовой, и сам говоришь: любил армию. Наверняка из-за романтики, приключений и тому подобного. Предупреждаю и приказываю: драться - дерись. Для того сюда и прибыл. Но сознательно лезть на рожон и корчить непобедимого сверхчеловека не вздумай. Понятно?
- Да, сэр.
- Вернешься домой - рассказывай направо и налево, каким бравым оказался наемником. Только ты не сможешь похвастать перед своей девушкой, коль скоро погибнешь. Кстати, как ее зовут?
- Джилл, сэр.
- Очень славное имя.
- Простите, сэр...
- Да?
- Простите, если задам невежливый вопрос... Я не намерен грубить, честное слово... Но, если вы рассуждаете эдаким образом, - как можете сами браться за подобные дела?
- Чтобы пояснить вразумительно, - ухмыльнулся Фрост, - понадобится недель шесть - у нас их попросту нет. Излагаю вкратце. Я не люблю коммунистов. Здесь нету никакой личной неприязни: хочешь поклоняться изображению трех бородатых морд - поклоняйся на здоровье, дело хозяйское. Я ненавижу коммунистов за исступленное желание навязать свою дьявольскую веру остальному человечеству. И за скотские методы, которыми они при этом пользуются. За истребление инакомыслящих. За концентрационные лагеря. За международный терроризм. За погибель культуры в странах, где воцарился этот окаянный режим... Понимаешь?
Фрэнк Карр кивнул.
- Я умею многое, но лучше всего обучен сражаться. И предпочитаю сражаться против того, что ненавижу, а не сидеть сложа руки и ждать, покуда на пороге моем возникнут хари твердокаменных ленинцев, потрясающих маузерами. Кстати, маузер был раньше их излюбленным оружием. Понимали толк, негодяи...
- Да, сэр...
- У тебя есть девушка. У меня - тоже.
- Сеньорита? Простите, я хотел сказать, вы почти неразлучны...
- М-м-м... Нет. Хотя, ты прав: мы с Мариной близки. Временно. А речь вовсе не о ней. Девушку мою зовут Элизабет. Она красивая, очень славная, добрая и хорошая. Покажу фото, когда вернемся, - пообещал Фрост.
"Если вернемся", - сделал он быструю мысленную поправку.
- Разрешите еще вопрос, сэр?
- Конечно.
Фрост поглядел на часы. Оставалось минут пятнадцать.
- Опять прошу прощения за бестактность... Наглазная повязка... Мы часто гадали, где вас ранило? И как?
- Однажды, - задумчиво сказал Фрост, - еще подростком, я отправился вместе с родителями на морские купания в Майами. Отец предупреждал: не заплывай далеко, в здешних водах шныряют акулы. Я, конечно же, не послушался, отмахал от берега ярдов триста. И вдруг, вообрази, появляется акулища.
- Большая белая? - спросил явно читавший роман "Челюсти" Карр.
- Малая черная! - расхохотался Фрост. - Будь она большой белой, мы бы сейчас не разговаривали... Меч-рыба.
- А-а-а! Как у Хемингуэя!
Из чего явствовало, что "Старик и море" тоже были когда-то прочитаны капралом Карром.
- Вот-вот. Выныривает, гадина, откуда-то из глубины - и прямо ко мне. Я влево - и она влево. Я вправо - и она вправо. Я - к берегу, она, подлюжища, за мною следом.
Фрост выдержал театральную паузу и закончил:
- Я был очень проворным подростком, с отличной реакцией. Ускользал, увертывался, нырял, умудрился выбраться на мелководье. И тогда скотина, - в отместку, наверное, - взяла и выколола мне своим треклятым мечом левый глаз. Вот и вся печальная повесть.
Фрэнк, слушавший Фроста затаив дыхание, заподозрил подвох.
- Но в этом случае, сэр... Вы хотите сказать...
- Я хочу сказать: подъем - и в атаку! - резко произнес наемник.
Он встал на ноги, вынул тяжелый пистолет с очень толстым стволом. Хлопнул выстрел, сигнальная ракета взвилась, ушла высоко в поднебесье, рассыпалась десятками пылающих искр.
Капитан щелкнул предохранителем CAR-15, перевел селектор на полуавтоматический огонь.
- За мной! - заорал он во весь голос. - Долой Рамона! Доло-о-о-ой!..
Глава одиннадцатая
Фрост бежал вперед, сквозь легкую рассветную дымку, а вокруг непрерывно гремели, рокотали, взлаивали штурмовые винтовки, автоматы, карабины, крупнокалиберные револьверы. Слово Sturm, вспомнил наемник, означает по-немецки "буря". Именно в этом и состоит подобная атака: штурм, ураганный натиск.
Люди капитана стремились к Женевьеве с двух сторон, и от морской базы, против которой сосредоточилось не менее сотни бойцов, уже доносился ответный огонь.
Городской гарнизон, спросонок не сразу понявший, в чем дело, уже подымался по тревоге. Пулеметные очереди начали полосовать воздух над мостовыми, заставляя наемников прижиматься к стенам зданий, нырять в подъезды, искать возможного укрытия.
- Не задерживаться! - крикнул Фрост. - Вперед, иначе они пойдут навстречу и сомнут нас!
Капитан продолжал мчаться во главе большого, непрерывно стрелявшего на ходу, отряда. Солдаты спешили, мчались во всю прыть, понимая, что на стороне противника большой численный перевес, и промедление смерти подобно.
- Долой Рамона-а-а!
С крыши ближайшего здания заговорил крупнокалиберный пулемет, а из-за угла высыпали защитники Женевьевы - то ли пехотинцы, то ли моряки, - Фрост не понял. Наемники попадали, залегли, начали отстреливаться, но против эдакой дряни, подумал Фрост, пытаясь попасть в пулеметчика и все время промахиваясь, много не навоюешь. Хоть бы у рамоновцев достало безрассудства пойти врукопашную - тогда, волей-неволей, убийственный огонь прекратится. Нельзя же, в самом-то деле, по своим палить...