Жизнь некоторых мужчин и женщин, возможно, изменилась благодаря ей. У них будут подъемы и падения. У них будут семьи, они будут отмечать дни рождения своих детей, а потом и внуков. Но всегда они будут помнить женщину, явившуюся в образе доброго ангела в густой золотистой песчаной пыли пустыни.
Когда я прочитал историю Надиных родителей, я решил, что круг замкнулся. Все эти люди прожили жизнь согласно своим этическим принципам. У кого-то хаос пробуждал их самые низкие инстинкты, у других — появлялась возможность помочь ближним, иногда не жалея собственной жизни. Ни собственные потери, ни своя боль не останавливали их.
Эти записки подтверждали мою теорию о том, что многие турки помогали армянам, не ожидая ничего взамен. Они руководствовались только своим моральным долгом, как говорил Кант: «Звездное небо надо мной, а законы морали внутри меня».
Ламия унаследовала от своих родителей этические принципы и применяла их всю свою жизнь, помогая тем, кому нужна была помощь и кого больно била судьба.
Не скрою, эти записки произвели на меня глубокое впечатление. Но в глубине души я был рад, что смогу поместить эти два произведения в сложную мозаику, которую я собирал.
С другой стороны, подумал я, судьба не играла здесь большой роли. Так же, как и везение. Каждому приходилось принимать свои собственные решения, выбирать свои дороги. Все остальное — лишь оправдания. Как легко можно было успокоить свою совесть! Все написано в книге судьбы! Ни одну букву нельзя изменить! Что касается меня, то у меня оставался свободный выбор, контролируемый только совестью.
Халил-бей и Ламия-паша — оба знали, каков должен быть их выбор. У них даже не было сомнений на этот счет. Просто они шли туда, куда направляла их своя этика.
Потянувшись, я заметил, что камин погас, а в комнате похолодало. Несмотря на это, я чувствовал себя хорошо. Надя и Лейла обращались со мной как с очень близким человеком, и это мне очень нравилось.
Но мой возраст не прощает излишеств, мне надо было немного поспать. Я пошел в спальню и надел пижаму. Почистил зубы, размышляя о превратностях судьбы. Когда я уже хотел было забраться в постель, на ночном столике я увидел листки бумаги. Их оставила Надя, не предупредив меня об этом.
Я понял, почему она проявила такую деликатность. На письме стоял логотип немецкого психиатрического учреждения. Надя получила это извещение о самоубийстве человека, который какое-то время был ее мужем. В письме мой сводный брат Крикор Нахудян пытался оправдать свое решение. Я никогда не общался с ним, но все же в наших жилах текла практически одна и та же кровь.
Не могу объяснить, что я почувствовал, прочитав его. Этот человек пошел по ложному пути. Возможно, его извиняет и снимает с него вину тяжкий груз наследия Кемаля и Османа, ставшего для него балластом в деле понимания окружавшей его реальности.
Тому, кого это касается.
Меня зовут Крикор Нахудян. Я родился в Берлине в 1922 году. В этом городе укрылся мой отец по окончании конфликта в Турции. Туда он перевез также мою мать-армянку по фамилии Алик Нахудян.
Мне известно с ее слов, что он покончил жизнь самоубийством в тот день, когда я родился. Предварительно он передал ей закрытый конверт, в котором рассказывал о себе и о своих делах.
Моя мать не могла простить ему его деяний против армян.
И тем более того, что он проделал с ее сводной сестрой Мари Нахудян.
Попытаюсь разъяснить. Несмотря на свой молодой возраст, мой отец пользовался большой властью в годы армянского геноцида. Он вел себя безжалостно по отношению к армянскому народу, став одним из самых жестоких его палачей. С сожалением признаю, что это я понял довольно поздно. Самое безобразное было то, что он устроил похищение Мари Нахудян, когда она жила в безопасности во Франции, вернул ее в Трапезунд, изнасиловал ее, а потом, когда у нее родился сын, бросил ее, а позже соблазнил и мою мать.
Когда в Константинополе начали действовать трибуналы, они бежали в Берлин. Там через несколько лет родился я.
Это очень долгий рассказ. Ее изгнали из Германии. Меня же воспитали как немца. Я был членом гитлерюгенда. Меня направили в офицерское училище мои друзья, уговорили меня пойти на службу в СС и помогли мне устроиться там.
Я был одним из немцев. Я действовал сообразно моим убеждениям. «Превосходство одной расы над другой», «окончательное решение вопроса с евреями» и т. п.
Однажды мне пришло письмо. Мои приемные родители погибли во время бомбардировки. Они оставили мне немалое наследство и закрытый, запечатанный сургучом конверт. В нем сообщалось, кто были мои настоящие родители.