— Зачем много? — не поняла я. — Он же засохнет?
— А ты как думала? — расхохоталась женщина. — Пока опара поднимется, пока тесто подойдёт. Не быстрое это дело, поэтому и пекут сразу на несколько дней. А если не получается с первого раза, то всю неделю без хлеба сидеть. А как без него? Ешьте, давайте. И так засиделись.
Я кивнула и взялась за ложку. Яна уже уминала нехитрый завтрак, да так, как дома никогда не ела. Так сильно проголодалась?
Но как только я принялась за завтрак, поняла, почему дочь с таким рвением жуёт. Нет на свете ничего вкуснее натуральных продуктов.
*Настой из коры дуба не придуман мной лично, а взят с просторов интернета. Им действительно пользуются, чтобы убрать неприятный запах.
***
Травница быстро позавтракала и скрылась у себя в комнате. Вышла спустя минут пятнадцать, неся куль с одеждой.
— Поели? — женщина обвела нас строгим взглядом. — А теперь за дело. Яночке вот, платье есть. Да исподнее тоже нашла, правда, только одно. Знаю, что не привыкли голышом бегать. Тебе вот, платье моё. Поясом затянешь, сядет как надо. Только смотри, всё снимать надо, чтобы ни единой детали не осталось с того мира.
Я кивнула, взяла одежду и направилась в комнату, ведя Янку за собой.
— Мам, они что, без трусиков ходят? — удивилась дочь.
— Дети лет до семи да, бегают без. Особенно летом, — подтвердила травница. — Но это не обязательно, в городах надевают. Просто ткань не так просто купить, чтобы нарядов нашить много.
— А если что-то из моего перешить? — заикнулась я.
— Нельзя, — мотнула головой травница. — Краска на одежде другая, стежки не руками сделаны. Думаешь, не заметит никто? Никак нельзя.
— Хорошо, я поняла, — я нахмурилась, но спорить не стала. Если она говорит, что так надо, значит и правда надо.
Одежда была простенькой. Широкие платья с кривыми швами и грубоватыми вырезами. В принципе, какая разница, что носить? Тем более в деревне со средневековым укладом, где роскошное платье вообще не встретишь. Яна поморщилась, конечно, она любила красивую одёжку, но спорить не стала. Хватает и того, что бежать больше никуда не надо. Ну, я надеюсь.
— А теперь вещи сюда свои несите, — мама оглянулась на нас, а затем продолжила подкидывать поленья в печь.
Принеся сумку и маленький рюкзачок Яны, я начала доставать всё, что там лежало.
— Вот это гореть плохо, конечно, будет, — нахмурилась травница, вертя в руках старенький кнопочный телефон. — Ладно, это мы закопаем.
Нехитрый скраб, который я успела захватить из прошлого дома, летел в печь. Только сейчас, глядя на то, как огонь пожирает очередную память, я осознала, что свободна.
— Мама, а Кузя?
Я обернулась на расстроенный шёпот дочери. Яна прижимала к груди мягкого зайца, единственную игрушку, с которой дочь не расставалась целый год.
— Маленькая, твой зайчик слишком не похож на игрушки, с которыми играют здесь, — я присела перед дочерью и заглянула в глаза. — Мы не можем его оставить.
Яна всхлипнула и крепко прижала зайца. Прикрыла глаза, постояла так пару минут, а потом, отвернувшись, швырнула игрушку в огонь. Не дожидаясь, пока та сгорят, Яна бросилась в комнату.
— Ничего, — вздохнула травница. — Переживёт. Маленькая ещё, не понимает, что значит серьёзная опасность.
Я не ответила. Просто стояла и смотрела на фотографии, которые держала в руках. Ярослав и я, наша свадьба. Такие счастливые. На второй фотографии с нами уже была дочь. Янке годик. Я держу малышку на руках, а Ярослав обнимает нас.
— Не жалей ни о чём. Не могла ты его исправить, — тихо сказала женщина, положа мне руку на плечо, поддерживая.
— Я не жалею. Даже фотографии эти взяла, чтобы помнить, чем может обернуться счастье и любовь.
— А вот это ты зря, — травница нахмурилась. — Нельзя ставить на себе крест и бегать всю жизнь от мужиков. Не все такие, как твой муж.
— Ты была счастлива замужем? — спросила я, кидая фотографии в огонь.
— Была, — усмехнулась женщина. — И обряд был по любви, и жили мы в уважении. Потом, конечно, любовь растерялась со временем, но вот уважение осталось. И тебе того же желаю. Не иди в храм ради защиты или просто чтобы было. Иди с тем, кого любишь. Но и мозги не теряй, себя уважай.
— Не хочу я больше замуж, — отмахнулась я. — Дочь есть и ладно.
— А вот хоронить себя не надо. Ты — девка молодая. Да и пожалей Валенсию, она желает тебе счастья, а не чтобы ты всю жизнь прожила здесь, со старой бабкой, в окружении вечно болеющих людей.
Я промолчала. Спорить и настаивать не хотелось, всё же не дура, понимаю, что она желает лучшего. Только мнения я своего не поменяю.