— На мой взгляд, они выглядят потрясающе, — я указала на стену, на которой висели три работы кисти Джен. — Там ещё достаточно места для, как минимум, ещё четырёх картин.
— Да, но каких? — в голосе Джонни прозвучали нервные нотки.
— Откуда я могу знать? Сам выбирай, — я разглядывала фотографии в рамках, разложенные на полу галереи. Но ближе подходить опасалась, чтобы не наступить на какую-нибудь.
Джонни кивнул на фотографию Джерада, сделанную в очень мягком свете.
— Эта?
— Мило. Думаю, подойдёт.
Он указал на другую.
— А эта?
— Эта тоже подойдёт! Они все подойдут!
Он расхохотался и покачал головой.
— Да уж, детка, ты и вправду ничего не понимаешь в искусстве.
Я обиделась.
— Я тебе говорила.
— Ты просто вбила себе в голову, что у тебя отсутствует понимание искусства, — возразил он. — Если хорошенько подумаешь, то обнаружишь у себя великолепный инстинкт. Ты видишь многое. Ну, ладно, выберу сам. Не забивай этой проблемой свою маленькую, миленькую головку.
Я показала ему язык.
— Какой ты нудный.
Джонни, как бы защищаясь, поднял руки.
— Ой, ты меня убила.
Он наклонился и переставил рамы по-другому. Я наблюдала за его действиями. С момента нашего разговора на кухне прошло несколько дней, но меня до сих пор мучали сомнения.
— Джонни.
Он не обернулся.
— Да, детка?
— Что заставило тебя стать художником?
Его руки мгновенно замерли. Он присел на корточки. Пару секунд сидел неподвижно, потом бросил на меня настороженный взгляд.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну… ты начинал с фильмов, потом, насколько мне известно, сделал перерыв, а впоследствии обратился к искусству…
— Я всегда занимался искусством, — перебил он меня тихим голосом. — Только я никому не показывал. И не пытался создать впечатление, что я художник. Есть разница, решить, что ты художник, или просто признать, что ты им являешься.
— Я знаю, — я слегка прикусила нижнюю губу. — И… когда ты им стал?
Джонни поднялся на ноги, отряхнул ладони.
— Мне надо выпить. Будешь?
Не дожидаясь ответа, он отправился в кабинет, о котором у меня остались не самые радужные впечатления. Входить в него, не думая о неловком поцелуе, когда Джонни меня оттолкнул, не получалось.
Джонни выдвинул ящик письменного стола и извлёк из него бутылку Гленливета (прим. пер.: Гленливет — первая торговая марка шотландского виски). Налил в два стакана и протянул один мне. Я пригубила, скорчила гримасу и закашлялась.
— О, Боже! — произнесла я.
— Нет, — ответил Джонни. — Только виски.
Одним глотком он опустошил стакан, но прежде чем отставить его, подержал виски на языке. Затем посмотрел на бутылку, будто решая, налить ещё один или нет, но не налил. И посмотрел на меня.
— Что, на самом деле, ты хочешь узнать?
— Я хочу знать, что с тобой произошло. Или если хочешь, что заставило тебя принять решение стать художником. Почему ты начал выставлять свои работы, а не держать их в альбоме с эскизами.
Мужчина наклонил голову.
— Ты знаешь о моём альбоме с эскизами?
Этот вопрос наталкивал на вывод, что альбом не являлся продуктом моей фантазии. Следовательно, не такая я уж и сумасшедшая.
— Ну, да, разве у художников их нет?
Джонни налил себе ещё.
— Я хочу услышать от тебя лишь это, только и всего. Я не хочу, чтобы между нами были тайны. Я не хочу знать подробности твоей жизни, о которых ты мне не рассказывал. Я не хочу, чтобы ты умалчивал о кое-каких историях, думая, что я их уже знаю. Но даже если это и так, я хочу их услышать от тебя. Не более того.
От такой длинной тирады у меня перехватило дыхание, поэтому я умолкла и сделала глоток виски.
— О чём ты хочешь знать? О вечеринках? Наркотиках, фильмах, сексе? — Джонни вертел в руках стакан с янтарного цвета жидкостью. — Всё это было очень давно, Эмм. Книги и документы впечатлили бы тебя больше.
— Речь идёт не только об этом, — я провела пальцем по пуговицам на его рубашке. — Можешь мне рассказать, что происходило с тобой после 1978 года?
— Что происходило после 78-го года? Насколько мне известно, наступил 79-й.
Я закатила глаза и ткнула пальцем в его грудь.
— Не умничай. Я имею в виду, после того, как Эд Д'Онофрио покончил жизнь самоубийством в твоём доме.
Джонни издал глубокий вздох и задрожал.
— Что, на самом деле, ты хочешь знать, Эмм?
— Ну… раз ты не хочешь мне ничего рассказывать, тогда не надо. Но я знаю про самоубийство. По крайней мере, про то, что написано в фанатских блогах и документах. Но это умозрительные рассуждения, не так ли? — я отставила свой стакан в сторону и положила руки на бёдра Джонни. И посмотрела в его лицо, такое родное, такое красивое, такое любимое. — Они говорят, что ты сошёл с ума.