Джен жила близко от моего дома, до неё можно добраться пешком. Днём и при хорошей погоде это не проблема. Но сейчас на улице зима, и район, где жила Джен считался не самым спокойным в городе. Поэтому я предпочла проехать пару кварталов на машине.
Когда я подъехала к своему дому, моё обычное парковочное место оказалось занятым.
Скорее всего, это машина подружки одного парня, который проживал через дорогу от моего дома. С ворчанием я двинулась вниз по улице, чтобы занять чью-нибудь парковку. Я надеялась, что утром под стеклоочистителем не окажется мерзкой записочки. Здесь крайне ограниченное число парковочных мест, и битва за них приобретала порой довольно жёсткие формы.
Но судьба оказалась ко мне благосклонной, когда я вышла из машины, то поняла, что припарковалась прямо перед домом Джонни Делласандро. На третьем этаже всё ещё горел свет. Большинство домов на этой улице построены по единому плану. Поговаривали, что он сделал грандиозную перепланировку, значит, свет горел в одной из спален. В своём доме я тоже собиралась переоборудовать эту комнату в главную спальню с собственной ванной. Перестройка его дома уже закончилась, поэтому вряд ли я ошибалась.
Джонни Делласандро в своей спальне. Мне стало интересно, спит он голым или нет. Я не могла утвердительно ответить, относились ли мои чувства к движению собственных соков тела, как описывала их Джен, но определённые ощущения в клиторе чувствовались точно.
По дороге к дому я предавалась сладостным фантазиям, в которых фигурировал Джонни.
Определённых причин для приступа, как и их частоты, не было. Обстоятельства, которые вызывали у других людей припадки, мигрень и нарколепсию, в моём случае являлись случайным пусковым механизмом. Меня радовало, что можно не избегать сильных эмоций и есть шоколад. Но я не знала, что конкретно вызывало приступ, который каждый раз заставал меня врасплох. И это плохо. Даже если бы я и хотела, то не смогла бы избежать его.
Приступов не было почти два года. Но сейчас аромат апельсинов подсказал мне, что это уже третий приступ за последние сутки.
Надо в ванную, чистить зубы. Я уставилась в зеркало, в нём увидела лицо Джонни, который занимался любовью с женщиной. У неё такой же цвет волос, как и у меня. Такие же глаза. Моя грудь в его руках, и мой клитор под его языком.
Я смотрела в зеркало и скользила, как Алиса из романа Льюиса Кэрролла…
— Смотри, что ты наделал! Ты пролил мой кофе! — я произношу эти слова с сильным акцентом. Это не мой собственный голос, но и чужим я его не чувствую. Слова легко соскальзывают с губ. Сексуальный голос.
— Прошу прощения, мэм! — официант промокает мои бёдра белым полотенцем. Его пальцы скользят вниз по моему животу, задерживаются там дольше, чем нужно. — Позвольте вас почистить.
— Думаю, тебе придётся компенсировать свою неуклюжесть, — моё лицо безучастно, отбрасываю назад свои длинные чёрные волосы.
— Мэм? — а он не глуп, этот парень в белом кителе официанта.
Пол под нашими ногами вибрирует.
— Придёте позже в моё купе. И будьте готовы предоставить мне соответствующую компенсацию.
В ответ он улыбается. Я тоже заканчиваю свой обед улыбкой. Она мешает мне наслаждаться едой. Но у меня всё равно нет аппетита. По крайней мере, до ужина.
Поэтому я поднимаюсь и направляюсь в своё купе, ждать его. Когда я открываю дверь, он уже там. Не в белом кителе официанта, а в тёмных брюках и выцветшей льняной рубашке. Одежда крестьянина, но мне всё равно. Крестьяне — отличные любовники.
— Посмотри, — показываю тёмное пятно на моих брюках. Я даже не пробовала его застирать. — Смотри, что ты наделал, неуклюжий болван.
— Я вам заплачу, мэм…
— У тебя не хватит денег. Эти брюки из чистого шёлка, модель разработана и сшита моим личным портным. Они незаменимы.
— И что теперь? — с вызовом произносит он.
Его длинные и густые светлые волосы собраны на затылке в конский хвост. Когда я снимаю ленту, они распадаются по моим пальцам и рукам. На ощупь его волосы грубее шёлка.
— Почисти мои брюки.
С угрюмым взглядом он вытаскивает из заднего кармана носовой платок, грубо отталкивает меня на пару шагов назад, пока я не упираюсь подколенной ямкой в край кровати, которую уже опустили на ночь. Он вытирает пятно на моих брюках, но в глаза мне не смотрит. От его прикосновений меня пробирает дрожь.
— Нет, — произношу я грубовато. — Языком.
Он опускается на колени, очень медленно… Улыбается, но глаза остаются жесткими. Он их закрывает прежде, чем его губы касаются пятна.
Сквозь тонкую ткань я чувствую жар его дыхание и снова содрогаюсь. У меня подгибаются колени, быстро хватаюсь руками за стенку. Ладони и пальцы чувствуют вибрацию поезда.