– Ты тоже, – сказал он. – Целую жизнь. Мы оба её прожили. Только моя была длиннее.
– Но ты обо мне знаешь только то, что я рассказывала, – эти слова прозвучали громче и резче, чем я планировала. Мы оба вздрогнули. Я прижала руку к груди и чувствовала, как бьётся сердце. – Прости.
– Не за что прощать. Это ты прости, что я тебя разбередил. Если ты обо мне что-то хочешь знать, то просто спроси. Я тебе расскажу, хорошо? Если тебе это действительно надо знать.
Я заколебалась. «Действительно ли я этого хотела?» В моём мозгу крутились мысли, слухи и обрывки его истории. Они перемешивались с моими фантазиями, созданными, когда я блуждала в потёмках.
– Я хочу тебя узнать, – прошептала я. – Действительно узнать. Больше ничего.
– Ах, Эмм. Ты думаешь, у тебя не получится? – его рука скользнула по моей шее, обняла её. Пальцы легонько массировали шею. Но лицо Джонни оставалось серьёзным.
– Я не знаю, – печально вздохнула я. – Странные чувства.
– Ко мне?
– Да.
Мужчина притянул меня к себе. Я уткнулась щекой в его грудь. Непрерывные удары его сердца действовали утешительно. Также, как и его запах и прикосновение его руки к моей спине.
– Я тебя люблю, – произнёс он тихо.
Я вцепилась в него мёртвой хваткой.
– Я тоже тебя люблю.
– Я расскажу тебе всё, что ты захочешь узнать. Ты только спроси. Хорошо?
– Что случилось в семьдесят восьмом году?
Джонни вздохнул. Его сердце стучало с перебоями. Или это было моё сердце? Мужчина поцеловал меня в макушку.
– Тогда всё было ненормальным. Мы жили все вместе в одном доме. Это был мой дом, но все жили в нём. Кэнди, Беллина, Эд. Пол появлялся каждые две недели, чтобы снимать свои чёртовы фильмы, понимаешь?
– Да, понимаю.
– Он хотел стать вторым Уорхоллом или кем-то на подобие. Короче, знаменитостью. И делать фильмы, которые были бы настоящим искусством, понимаешь? Они и были искусством, – повторил Джонни. – Они всё же были искусством. Я не стыжусь того, чем мы тогда занимались, Эмм.
– Тебе и не надо этого стыдиться.
– С Сэнди мы расстались. Она сидела на наркотиках, и у неё совсем съехала крыша, от всего этого страдала Кимми. Однажды я ей сказал, что она должна оставить Кимми на моё попечение или отдать её своей матери.
Я откинулась назад, чтобы видеть его лицо.
– И что ты сделал? Я думала, ты не был для Кимми тем, кем бы хотел быть.
– Да, не был. Я уверял Сэнди, что хотел ребёнка, но это неправда, понимаешь? Я сам был ребёнком. Глупым, обречённым ребёнком, который находился под кайфом от внимания, которое ему оказывали. Я окунулся в эту жизнь, как в омут с головой. Мне постоянно твердили, какой я потрясающий. И, Боже мой, что мне было делать с ребёнком?
Я и представить себе не могла такую жизнь. Во время галлюцинаций она пробегала перед моими глазами, как кадры киноплёнки, а в реальности не происходила. Но для Джонни она была реальностью.
– И что она тогда сделала?
– К счастью, отдала Кимми своей матери. А через год отправилась в путешествие по Индии, за каким-то махараджей или гуру. Она вернулась исхудавшая и с какой-то инфекцией. Но это было потом. И может… Дерьмо, – вздохнул он. – Возможно, она окончательно свихнулась. Думаю, и мы все тоже. Первым был Эд.
От упоминания его имени мне стало холодно.
– Это его сценарии.
– Да. На редкость блестящий ум. Только… над нами всеми висело проклятие. Мы снимали короткие порнофильмы, изображали дешёвые постельные сцены…
– Они не дешёвка, – возразила я.
Джонни долго смотрел мне в глаза.
– Ты ни черта не понимаешь в искусстве, детка.
Вообще-то я никогда не видела ни одной его работы. О галерее я узнала из интернета.
– Ничего из того, что ты когда-либо делал, не может быть дешёвым.
Мужчина выдавил слабую улыбку.
– Если бы я не взялся за ум, то не стал бы классным художником?
– Вероятно, нет, – лучше не настаивать, пусть Джонни рассказывает сам. Что захочет и когда захочет. Пусть не всё сразу. Мне хотелось лишь подтолкнуть его к этому рассказу. Он уже рассказал о том, о чём я и не догадывалась. У меня даже поднялось настроение.
– То лето выдалось чертовски жарким, – продолжал Джонни. – От этого пекла мы все были… я даже не знаю, как это назвать. Будто жизнь била ключом… Нам хотелось что-то создать. Это чувство охватило нас всех. Всех потянуло на искусство. Кэнди желал заниматься своей стряпнёй, Беллина – театральными постановками, Пол – фильмами.
– А Эд – поэзией.
– Да, ты знала, он даже написал книги?
Я кивнула.
– Правда, не одну из них не читала.
– Конечно, он не Сэлинджер (прим.пер.: Сэлинджер, Джером Дэвид – американский писатель), но его книги были хороши. Довольно извращённые, но очень хорошие. А его стихи…просто искусство. Настоящее искусство, Эмм.
– Да, искусство, которое я не могу оценить, – пробормотала я.
Перед моими глазами всплыло лицо Эда, когда мы в последний раз стояли в кухне. Вспомнилось, исходящее от него зловоние. Его голос, когда он громко читал своё стихотворение. Мама читала лучше. Почему я не могла его вспомнить?
– Ну, – протянул Джонни. – Продолжай.
– Мама назвала меня в честь героини одного из его стихотворений.
Джонни превратился в соляной столп.
– Правда?
Я посмотрела ему в глаза.
– Да. «Она гуляет по ночам».
Джонни допил второй стакан виски.
– Мама привезла мне книгу, – объясняла я. – Она рассказала мне, что во время беременности регулярно читала это стихотворение. И потом, когда со мной произошёл несчастный случай. Она назвала меня именем героини стихотворения, но я не помню, чтобы мне его когда-нибудь читали.
– Мне нравится твоё имя, – сказал Джонни.
– Но стихотворение некрасивое, – заявила я, наморщив лоб.
– Могло быть и хуже. Ещё не известно, как бы тебя назвали, если бы твоя мама оказалась поклонницей Каммингса (прим.пер.: Эдвард Эстлин Каммингс – американский поэт, писатель, художник, драматург).
– Ты хорошо его знал? – упорствовала я.
– Эда? Его никто не смог узнать до конца. Он жил в своём собственном мире. Зависел от нас, но ни с кем в тесные отношения не вступал. И со мной тоже.
– Но когда он умер, вы все очень испугались, не так ли?
Джонни выглядел очень задумчивым. Я учуяла запах виски в его дыхании.
– Да. Не слишком красивый поступок. Ты об этом хотела узнать?
– Так что же произошло?
– Эд был… полагаю, он сделал своё дело, понимаешь? Мы все сделали своё дело. Но он сидел на наркотиках. На тяжёлых наркотиках. Кололся. Не спал. Слишком много пил. Нёс ахинею. Эмм, я думаю, что однажды он просто свихнулся. И не смог с этим справиться. С жизнью. Со всем этим, – Джонни потёр глаза. – Он слишком много выпил, обкололся, а потом, когда в бассейне никого не было, вскрыл себе вены и прыгнул в самую глубокую его часть. Проклятье, может, он думал, что его спасут. Там всегда кто-нибудь да был. Но не в ту ночь.
– И тогда он… умер.
– Да. Он умер, – Джонни сдвинул меня в сторону и забегал вокруг письменного стола. Туда-сюда. Взъерошив руками волосы, скрестил пальцы на затылке. – Устроил в моём бассейне эту грязь.
Со стаканом в руке я ожидала продолжения, но не пила.
– Ты до сих пор хочешь знать, что тогда произошло? – не глядя на меня, тихо поинтересовался Джонни.
– Если хочешь рассказывать дальше, то да.
Мужчина отвернулся.
– Эд сошёл с ума. Наша компания распалась. Думаю, что и я сам немного рехнулся. Я делал то, что хотели от меня люди, их желания для меня были важнее, чем моя жизнь, настоящая. Чтобы привести в порядок рассудок, мне пришлось на какое-то время скрыться от людских глаз.
Я подумала о Джонни тогдашнем, которого выдумал мой мозг. Мог ли он сойти с ума? Мог ли он, как Эд, решиться на уход из жизни?