– Нет, – это слово отдавало ложью, но всё, что у меня имелось, так это сумасшедшая теория, не более того.
Сэнди снова оглядела меня с ног до головы.
– Вы уверены?
– Да.
– Ваше лицо кажется мне знакомым.
Я выдавила из себя смешок, вспомнив стеклянные глаза Сэнди наверху в комнате Джонни. О том, как она ворвалась, когда мы спали с ним. Как она требовала денег, как вмешивалась в частную жизнь других людей. Для неё всё закончилось давным-давно.
– Мне ваше тоже.
Я надеялась, что такой ответ её удовлетворит. Она поправила волосы, платье. В одной руке между пальцами до сих пор зажата сигарета, другая ухватила меня за локоть.
– Полагаю, я видела его среди всех этих лиц, – заявила Сэнди. – Я имею в виду ваше лицо. А вы, очевидно, видели меня на одной из картин Джонни.
Сейчас у неё другой акцент, не такой, как во время приступов. Или она приложила максимум стараний, чтобы изменить свой выговор, или я просто сошла с ума, и никогда ранее с ней не встречалась. Но вела она себя крайне самонадеянно, не то, что раньше.
– Ах, это вы были с ним на фотографии? – невинным голосом прочирикала я.
Теперь я поняла, почему мне знакомо её лицо. Перед моими глазами всплыла репродукция знаменитой картины с обнажёнными телами. На цветочном лугу резвились двое, у девушки на длинных волосах – венок из маргариток. Я просто хотела чуточку позлорадствовать.
Улыбка Сэнди выдала мне, что она это поняла. Возможно, даже отнеслась с уважением.
– Но это было очень давно.
– Да, – сказала я. – Это так.
Не говоря ни слова, она развернулась на каблуках и оставила меня в одиночестве. Меня её уход никак не задел. Чем реже я встречалась с Сэнди, тем лучше.
Я рассматривала остальные картины Джен, затем и другие выставленные работы. Можно совсем не разбираться в искусстве, чтобы определить, какая из них лучшая. Хороши все, но картины Джен в особенности. Я восхищалась ими и пыталась незаметно подслушать, что о них говорили другие гости. Только хорошие отзывы, я знала, это её порадует.
Пора уже было возвращаться в главный зал и сообщить радостные новости, но вдруг кое-что привлекло моё внимание. На задней стене, несколько обособленное от остальных работ, висело то, чего я раньше никогда не видела, хотя узнала с первого взгляда. Люди расступились, я подошла.
«Пустые пространства».
Эта работа и сделала Джонни знаменитым художником. Она представляла собой не одиночную картину, а серию рисунков и фотографий, на которых изображался один и тот же объект. Только в разных позах. Самые известные и большие по размеру изображения разместили в центре экспозиции. Миллион раз я видела их в интернете, на разных сайтах и разного качества.
Женщина, голова повёрнута, волосы закрывают лицо и плечи. На ней надето жёлтое летнее платье, под ногами – зелёная трава. Одна рука вытянута вперёд. На заднем плане намёк на воду. Раньше я никак не могла понять, что это. Река? Озеро? Или даже море? Но на данной версии я увидела плавательный бассейн.
Другие картины были маленькими, некоторые не больше карандашного наброска. Эффект объёма создавали рамки. Я видела, как менялась на них манера письма, от первого карандашного штриха до финального изображения. Как зачарованная рассматривала я этот шедевр, и впервые поняла разницу между картиной и произведением искусства.
Женщину изображали не всегда в одной и той же позе. На некоторых она полностью отвернулась. На других – руки свободно опущены вдоль тела. Иногда казалось, что дуновение ветра трепало подол её платья.
Запаха апельсинов я не почувствовала. Пол под ногами не зашатался. Я даже не моргнула ни разу. Минуту я рассматривала самые известные эскизы Джонни, а потом оказалась в тёмной кухне, которая пропахла алкоголем и марихуаной. Вглядываюсь в пустой стул и переполненную пепельницу.
– Нет, – раздаётся мой шепот.
На календаре август 1978 года. В нос бьёт запах пота и алкоголя. Записная книжка Эда лежит на столе, но его самого нет. Шум тусовки на улице становится громче, пронзительней.
Я покидаю кухню и выхожу в сад. Люди заговаривают со мной, но я их игнорирую. Я помню дату на календаре. Я знаю это место, и знаю, что произойдёт.
Разыскиваю Джонни на задах бассейна. Он сидит в тенёчке на траве.
– Это ты, – произносит он. – А я тебя уже искал.
– Джонни.
– Да? – он прижимает меня к себе, и я соглашаюсь на поцелуй.
Мне надо так много ему сказать, но я не нахожу слов. Я знаю многое, но, в то же время, не знаю ничего. Я беру его руку, кладу себе на живот. Целую его в губы. Смотрю в глаза.
– Мне надо тебе кое-что сказать.
Когда он круговым движением поглаживает мой живот, в его взгляде что-то меняется. Я молчу. Он улыбается.
– Да?
– Да, – произношу я.
– Правда? – Джонни смотрит на мой живот, а его рука продолжает гладить. Он смотрит мне в глаза. – Правда, Эмм?
– Да.
Меня удивляет крепкий поцелуй. Его губы смеются возле моих губ, он отклоняется и кладёт обе руки на мой живот.
– Я буду заботиться о тебе, Эмм, – говорит он. – Я хочу, чтобы ты это знала.
Я знаю, что он говорит на полном серьёзе. И смотрю ему в глаза. Слушаю его голос.
«Моё сердце разбивается, потому что я знаю, что разбиваю его сердце».
Поднимается лёгкий ветерок. Играет подолом моего платья. Ерошит мои волосы. Я отступаю на пару шагов.
– Я должна ещё кое-что тебе сказать, Джонни.
«Через пару часов Эд покончит жизнь самоубийством, перережет себе вены и истечёт кровью в этом бассейне. Его смерть разрушит вашу компанию и окунёт тебя в водоворот наркотиков, алкоголя, секса и скандалов. Они доведут тебя до психбольницы, но дадут шанс, получить всё на тарелочке с золотой каёмочкой. Они навсегда изменят твою жизнь».
Этого нельзя допустить. Надо его остановить. Надо предупредить Джонни о том, что задумал Эд. Они смогут сохранить ему жизнь, хотя бы на эту ночь. Это, возможно, изменит всё.
Под моей ногой оказалась бабочка, и мне захотелось её раздавить. Я всматриваюсь в совершенное, прекрасное лицо Джонни. Юное лицо, юное тело. Я смотрю на Джонни тогдашнего и чувствую, что держу в руках его будущее. Это можно сделать. Для него. Можно дать ему жизнь, которую бы он имел, не произойди та трагедия.
Но в этой жизни не будет меня.
Я точно это знаю, как знаю и всё остальное. Если Джонни продолжит и дальше разменивать своё тело и лицо на славу и успех, он никогда не станет художником. Он сам мне об этом рассказывал. Если я сейчас изменю его жизнь, то изменится и всё остальное, и через тридцать лет я не приду в кофейню и не встречусь там с ним.
Я не смогу этого сделать.
– Эмм? – Джонни тянет меня за руку.
Ветер становится свежее и задувает волосы мне в глаза. Я откидываю их и стараюсь сфокусировать свой взгляд на лице Джонни. Я люблю его, такого молодого, каким он был тогда. Но ещё больше люблю того мужчину, которым он стал сейчас. Я хочу его и до безумия хочу от него ребёнка.
– Я сошла с ума, – громко произношу я.
– Я тебе уже говорил, что мне всё равно, – Джонни хватает меня за руку. – Я буду о тебе заботиться, Эмм. Я тебе это тоже уже говорил. Всё остальное не важно. Хорошо?
– Я люблю тебя, – говорю я. – Что бы ни случилось, обещай мне, что никогда этого не забудешь. И… что простишь меня.
– За что я должен тебя простить?
На меня обрушивается аромат апельсинов, захлёстывает меня. Я сопротивляюсь. Отворачиваюсь. Я ещё никогда не исчезала у него на глазах. Не хочу, чтобы он это видел. Но я уже ухожу, я не могу останавливаться. В этот раз даже чувства иные.
Будто всё происходит в последний раз.
– У тебя есть нечто большее, чем смазливое лицо и пухлая задница, – добавляю я. – И я люблю тебя. Не забывай. Мы снова встретимся. Просто поверь мне, хорошо?