– Мэм? – а он не глуп, этот парень в белом кителе официанта.
Пол под нашими ногами вибрирует.
– Придёте позже в моё купе. И будьте готовы предоставить мне соответствующую компенсацию.
В ответ он улыбается. Я тоже заканчиваю свой обед улыбкой. Она мешает мне наслаждаться едой. Но у меня всё равно нет аппетита. По крайней мере, до ужина.
Поэтому я поднимаюсь и направляюсь в своё купе, ждать его. Когда я открываю дверь, он уже там. Не в белом кителе официанта, а в тёмных брюках и выцветшей льняной рубашке. Одежда крестьянина, но мне всё равно. Крестьяне – отличные любовники.
– Посмотри, – показываю тёмное пятно на моих брюках. Я даже не пробовала его застирать. – Смотри, что ты наделал, неуклюжий болван.
– Я вам заплачу, мэм…
– У тебя не хватит денег. Эти брюки из чистого шёлка, модель разработана и сшита моим личным портным. Они незаменимы.
– И что теперь? – с вызовом произносит он.
Его длинные и густые светлые волосы собраны на затылке в конский хвост. Когда я снимаю ленту, они распадаются по моим пальцам и рукам. На ощупь его волосы грубее шёлка.
– Почисти мои брюки.
С угрюмым взглядом он вытаскивает из заднего кармана носовой платок, грубо отталкивает меня на пару шагов назад, пока я не упираюсь подколенной ямкой в край кровати, которую уже опустили на ночь. Он вытирает пятно на моих брюках, но в глаза мне не смотрит. От его прикосновений меня пробирает дрожь.
– Нет, – произношу я грубовато. – Языком.
Он опускается на колени, очень медленно… Улыбается, но глаза остаются жесткими. Он их закрывает прежде, чем его губы касаются пятна.
Сквозь тонкую ткань я чувствую жар его дыхание и снова содрогаюсь. У меня подгибаются колени, быстро хватаюсь руками за стенку. Ладони и пальцы чувствуют вибрацию поезда.
Он обхватывает руками мой зад и крепко держит. Потом поднимает на меня глаза, и его лицо оказывается лишь в паре сантиметров от моих ног. Я задаюсь вопросом, может ли он чувствовать мой запах.
– Этого достаточно? – спрашивает он.
– Нет. Недостаточно.
Его пальцы хватают меня и тянут. Шёлк рвётся. Внезапно я остаюсь голой от талии и ниже. Мои брюки лохмотьями свисают в его руках. Одно лишь мгновение, и его рот прижимается к моему телу. На этот раз к голому. Он проводит языком у меня между ног. Засасывает мой клитор, тянет его между зубами. Я вскрикиваю. Он шлёпает меня по заду, и я не знаю, хочет ли он меня перевернуть или пытается заставить кричать громче. Затем я укладываюсь на спину, он возвышается надо мной, и его член упирается в мои губы.
– Бери, – произносит он. Бесчувственно и грубо. Влагалище ноет, я отворачиваю голову в сторону. Он хватает меня за волосы и поворачивает обратно. Затем вдруг становится нежным и аккуратно проталкивает член в мой сжатый рот. И шепчет, – бери.
И я беру.
Целиком в рот. Его член толстый, горячий и жёсткий. Он проталкивает его мне в горло. Я провожу по нему языком, сосу с жадностью. Меня трахают в рот, как во влагалище, клянусь, это так же прекрасно.
Он неоднократно касается моего клитора, я, как наэлектризованная, между ног горит огнём. Вытягиваю ноги вдоль его бёдер, издаю приглушённые стоны, а его член входит в мой рот снова и снова. Волосы падают мне на лицо, он их отбрасывает, и хватает меня, чтобы замедлить темп.
Я хочу, чтобы он вошёл в меня, но он продолжает дальше. Затем отодвигается от меня, вынимает из моего рта свой член, я уже не издаю стоны, а кричу.
– Хватит, – в его голосе триумф и одновременно нежность. – Хватит меня домогаться. Как проститутка!
Мне нравится, как он произносит эти слова, каким тоном. Вдруг я перестаю понимать, почему мы в поезде, почему он официант, и какова моя роль… Баронесса? Графиня? Какая-то богатая потаскушка с кучей денег и реальной потребностью, чтобы её кто-нибудь трахнул. Всё, что вначале имело смысл, превратилось в неразбериху.
Я знаю лишь одно, это ни в коем случае не должно закончиться!
Он кладёт руку на мою щёку. Большой палец скользит по моим губам, я впиваюсь в него и кусаю. Он смеётся, поднимает меня и, как пушинку, сажает на свой член. Между нами больше нет преград, он толчками входит в меня.
Мы раскачиваемся в такт поезду. Сильные руки официанта обхватывают мой зад и двигают его вверх-вниз. Его язык овладевает моим ртом. Мы впервые целуемся, я хочу напиться его вкусом. Своим языком он проводит по моему. Наши зубы ударяются друг о друга, потому что мы слишком жадные. Он опять смеётся.
– Тебе нравится?
– Да, мне нравится, – отвечаю я, но уже без итальянского акцента.
Когда я смотрю в зеркало, то не узнаю своего лица. Я не вижу наших отражений, не вижу, как мы красиво трахаемся на полке в купе. Зеркало больше походит на окно, но в нём не мелькает, пробегающий мимо пейзаж. Вместо гор я вижу стены. И женщину.
«Эта женщина – я!»
Она здесь, и я здесь – мы составляем единое целое. И я смотрю в глаза своему любовнику, официанту, которого зовут…
– Джонни.
С этим именем на губах я очнулась после приступа. Запах апельсинов был невыносимо сильным. Я склонилась над раковиной и выпила воды из-под крана. Распрямилась с бьющимся сердцем и широко раскрытыми глазами, и мокрым от воды лицом. Я посмотрела в зеркало… но увидела лишь своё отражение.
Глава 3
Галлюцинации не были для меня чем-то новым. В детстве, в первые годы после несчастного случая проблемой являлось отличие иллюзии от реальности. Я не знала, когда у меня случались галлюцинации, всё казалось таким реальным.
Разобраться с этим не помог ни один из врачей, к которым меня таскали родители. Они просто не понимали, что со мной происходило. Мозг – это не слишком широко исследованная область. Припадки у меня не случались, но во время приступов я теряла не только сознание, но и контроль над двигательными способностями. У меня ничего не болело, за исключением нескольких раз, когда я во время отключки падала и ударялась.
Чем старше становилась, тем лучше я научилась разбираться в предвестниках приступов. Но распознать, будет ли галлюцинация или нет, у меня не получалось. Только когда ко мне возвращалось сознание, я могла сказать, сопровождался ли приступ галлюцинацией. Сознание, к счастью, возвращалось каждый раз, с галлюцинациями или без. Иногда я просто неподвижно стояла несколько минут и не моргала, а мир вокруг меня вращался. Те, с кем я только что общалась, думали, что я на мгновение потерялась в мыслях.
Точно так я себя и чувствовала. Мысли блуждали, а тело оставалось на месте. Я научилась быстро возвращаться к разговору с людьми, которые знали меня не слишком хорошо, так что они практически не замечали моего невнимания. Да, со временем я научилась приспосабливаться.
Галлюцинации были в большинстве случаев красочными и очень громкими. Часто они являлись продолжением того, что я делала, когда они начались. Я могла не выходить из приступа часами, но в действительности он длился не дольше минуты. Или я долгое время проводила в однообразной темноте, прежде чем впасть на несколько секунд в состояние сна.
Однако до сегодняшнего дня у меня не было столь живописной и яркой галлюцинации сексуального характера.
Мне потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя после неё. Проводить воскресенье в постели не входило в мои привычки, но факт оставался фактом, и я схватила ноутбук и взяла с собой под одеяло. Обычно кровать – это моя святыня, место, посвящённое лишь сну, а не работе. Я любила свой ноутбук, как сиамского близнеца, и с момента переезда таскала его в сумке, но предпочитала на нём работать либо за столом, либо на диване. Хотя и использовала трекпад для прокрутки списка результатов поиска.