Однако самое злосчастное в этом деле – венерические заболевания. Catherine пишет о них только дважды. Причём лишь о гонорее. Первую она получила сразу после начала своей женской карьеры и рассматривала её как своё крещение.
Многие годы после этого я жила в смертельном страхе от воспоминаний о той режущей боли, хотя я поняла, что она является знаком отличия тех, кто много ебётся (9).
Второе упоминание возникает в связи с радостями анального секса. На одной из оргий Catherine повелела ебать себя только в зад. Причиной такого великолепного предпочтения было, согласно её нечётким воспоминаниям, то ли опасное время овуляции, то ли «лёгкая гонорея» (26). От мужчины к мужчине передавалось повеление жрицы любви: «Она хочет, чтобы ебли только в зад». Так же предостерегали того, кто уже было навёл своё орудие на запрещённую цель. После этой анальной активности Catherine испытала гордость собой из-за того, что не ощущала в себе никаких сдерживающих сил, а полностью открылась народу задом, как в других случаях – передом. Что она подразумевала под «лёгкой гонореей»? По-видимому, то же, что под «лёгкой беременностью».
Пропустив через себя столько цистерн спермы, Catherine должна была бы возвращаться к этой и другим болезням не раз. Однако то, что она по сей день жива и здравствует, говорит лишь о том, что плата за наслаждения была минимальной.
Предпочтение к большому количеству мужчин у Catherine не было результатом постепенного развития сексуального чувства, а было врождённым. Ещё маленькой девочкой она уже мечтала о нескольких мужьях, что она считала само собой разумеющимся. Catherine волновала иная проблема: можно ли иметь несколько мужей одновременно или только последовательно? А если последовательно, то сколько надо ждать, прежде чем перейти от одного мужа к другому? А также: сколько мужей иметь «приемлемо»? Пять, или шесть, или много больше – бесчисленное количество? (1,2).
Она потеряла девственность в 18 лет, но через несколько недель уже занялась групповым сексом (три парня и две девушки). Она не была инициатором, но сознательно спровоцировала эту затею.
Catherine никогда не стыдилась своих эротических фантазий. А это основа для того, чтобы они, став реальностью, не подавляли, а счастливили тебя. Не стыдиться своих фантазий – это основа здоровой психики.
Catherine быстро открыла для себя, что острота наслаждения, которую она ощущает от прикосновений, поцелуев и ебли, обновляется с каждым новым мужчиной, а их, по счастью, имеется вокруг огромное количество. Всё остальное не имело для неё значения (6). Она пишет так:
Ничто не могло меня остановить перед тем, чтобы постоянно стремиться вкушать новую слюну и ощупывать рукой форму нового хуя, которая всегда была радостной неожиданностью (8).
Catherine подробнейшим образом и с великим чувством описывает различные хуи – их форму, вид, вкус, ощущения, испытываемые от них, и пр.
Из всех опробованных хуёв Catherine может только сорок девять соотнести с соответствующими им лицами. Остальные остались для неё хуями безликими. (Вот она, «девичья память».) Это подтверждает лишь то, что наслаждение для женщины вовсе не страдает от обезличенности. Если женщины влюблялись в уродцев (то есть в красоту со знаком минус), то ещё легче предположить влюбленность при полном отсутствии лица (ноль красоты). А ещё точнее, вся красота перемещается с лица на гениталии, и необходимость в лице пропадает.
Самым важным было то, что никаких моральных ограничений Catherine не ощущала и была естественно предрасположена к всевозможным сексуальным экспериментам. Она с готовностью следовала желаниям мужчин и никогда не выводила из этого самооправдательных теорий и не относилась к этому с озлоблением. Она быстро осознала, что не любит кокетничать, заниматься соблазнением, и потому она принадлежит к таким женщинам, которые не противостоят мужчинам, а являются их сообщницами (7).
Я ни с кем не знакомилась в метро, ибо заполнять кокетством и заигрываниями время между знакомством и совокуплением было бы для меня нестерпимо. Но если бы толпа в метро стала предаваться самым изощрённым наслаждениям с той же лёгкостью, как она принимает за должное выражение отвратительной тоски на лицах пассажиров, то я могла бы легко предаться таким совокуплениям, как животное (54).
Всё верно, но в конце она взяла и поддалась той же толпе своим сравнением «как животное» – это что? Всё-таки унизить себя захотелось? Да не как животное, а как человек, который звучит гордо прежде всего в своём истинно женском (общедоступном) проявлении.
Catherine чувствовала себя уверенной, только когда сбрасывала платье.
Нагота была моей истинной одеждой, которая защищала меня (12).