Наслаждения Catherine иногда омрачались традиционными недугами любви. Вот что она о них пишет:
Большую часть своей жизни я еблась простодушно. Я имею в виду, что спать с мужчинами было для меня естественным делом, которое не тревожило меня неуместными переживаниями. Разумеется, что время от времени я испытывала кое-какие психологические осложнения (обманы, раненое самолюбие, ревность), но таким «убытком» можно было пренебречь. Я не была излишне сентиментальной. Мне нужна была нежность, и я её находила, но без нужды выдумывать любовные истории из сексуальных отношений (185).
Она со своей женской стороны подмечает характерную мужскую особенность, о которой я тоже писал со своей мужской:
Я испытываю глубокое восхищение феноменом приостановки времени в ощущениях любовников. Может пройти десять лет, даже двадцать или больше с тех пор, как мужчина занимался любовью с женщиной, но он продолжает говорить об этом и обращается к женщине так, будто это было вчера (56).
Избавиться от ревности ей не удавалось полностью, хотя способы против этого имелись. Вот как Catherine объясняет свою уязвимость:
Люди, следующие общественным нормам, более приспособлены для того, чтобы бороться с приступом ревности, чем те, кто следуют философии либертинов и оказываются беспомощными перед лицом страсти (65).
Та же неспособность к сопротивлению наблюдается у либертинов и по отношению к похоти, с которой обыкновенные граждане самоотверженно борются всю свою жизнь.
Острое желание – это наивный диктатор, который не может поверить, что кто-то может противостоять ему или даже причинить ему неудобство (158), – афоризмирует Catherine.
Она ревновала только тех мужчин, с кем она вместе жила. Так, одного своего сожителя Catherine ревновала лишь к той соблазнившей его женщине, что была красивее её (67). А значит, Catherine должна была ревновать постоянно, так как быть красивее её было нетрудно (на суперобложке имеется её портрет). Но зато Catherine законно гордилась тем, что она первой начинала оргии и была лучшей хуесосательницей. Я, кстати, тоже первый начинал оргии и был (есть?) лучший пиздолизатель.
Catherine справедливо замечает, что ревность противоречит принципам сексуальной свободы. Но противоречие исчезает, если принять реалистическую точку зрения, что полной свободы, в том числе и сексуальной, существовать не может. А посему последствия этой «неполноты» всегда будут «тут как тут» и с ними приходится заключать мир, раз уничтожить их не представляется возможным.
Одним из методов борьбы с ревностью Catherine называет интенсивную мастурбацию (68). И действительно, ревность основана на неудовлетворённой похоти. Таким образом, борясь с похотью, борешься и с ревностью. А лучше, чем мастурбация, для удовлетворения похоти нет – об этом пишет Catherine, и не раз. А если ещё использовать вибратор, то вообще никто не нужен.
Когда Catherine впервые попробовала вибратор, она кончила мгновенно. Причём огромным чётким оргазмом и без всяких фантазий, которые при мастурбации пальцем ей были необходимы, чтобы достичь оргазма. Она была потрясена чудодейственной механикой. Получилась комичная и парадоксальная ситуация: при её постоянной тяге к множеству партнёров, самый мощный оргазм она достигала в одиночестве. Вот когда она придумала название своей книге – Сексуальная жизнь Катрины М. – и громко хохотала, будучи наедине с собой в обществе вибратора (82).
Наличие ревности и прочих отходов любовного производства неизбежно вело к установлению границ, пределов. Catherine имела такой моральный принцип:
Табу – если живёшь с кем-то, – приглашать любовника без ведома сожителя, пока того нет дома (148).
Самодурство ревности Catherine описывает таким образом:
Во время оргии я могу запросто лизать пизду, в которую только что кончил мужчина, бывший сначала в моей пизде, но одна только мысль о том, что я вытираюсь полотенцем, которым вытиралась между ног женщина, втайне приходившая ко мне в дом… ужасает меня так же, как эпидемия проказы (150).
Уж и не знаю, как это назвать, как не «женской логикой». Я описывал в своём рассказе подобное: герой в присутствии радостно участвующей любовницы лижет пизду другой женщины, а когда при прощании он целует эту женщину в лицевые губы, любовница впадает в приступ ревности.
Из той же серии «женской логики», переходящей в область «женской гордости», и такая ситуация, которую описывает Catherine: она часто была ранима тем, что её одиночный партнёр не замечает еённой похоти, которая в ней вдруг возникала, но которую она никак не желала демонстрировать или даже намекать на неё. Мол, должен сам как-то почувствовать (159).