– Мне нравится эта песня. А… можно я тебе буду писать?
– Можно, – усмехнулся Андрей и весело добавил: – Почему же нельзя?..
«…Это займет некоторое время и, возможно, отчасти будет преступлением, если я сейчас потерплю поражение…» – звучало на английском в тот вечер.
«…Мы постараемся не замечать ни надежду, ни страх…» – слышалось сегодня у Андрея в машине.
«…Кто тебе нужен, кого ты любишь, когда ты терпишь поражение?..» – раздавалось сейчас в Никиной квартире.
Она и правда писала ему в течение года после своего выпускного. И он исправно отвечал ей. Только напрасно Ника гадала, как на ромашке, на фразах из писем Андрея, любит ли он ее, и отыскивала скрытый между строк другой смысл его писем. Напрасно. Андрей, окончив через год училище, вернулся в Москву вместе со своей будущей женой…
От воспоминаний стало горько, как после полынной настойки. Ника прекратила бессмысленное кружение по квартире, выключила музыку и вытащила из ящика письменного стола конверт. Испытанное противоядие от непрошенных мыслей – работа. Статьей она займется завтра, а сейчас стоит перечитать, как и хотела изначально, рукопись Эдички.
Захватив конверт с собой, она отправилась на кухню, включила электрический чайник и бросила в чашку чайный пакетик. В ожидании, когда закипит вода, взяла первый лист, тот, на котором был написан адрес Акулины.
«… – Не бойся…
Голос стал более различимым. Мальчик приоткрыл глаза и увидел старца, лицо которого было настолько испещрено морщинами, что напоминало высохшую кору многовекового пня. Однако пальцы старика, ощупывающие мальчика, оказались ловкими и живыми, будто у молодого. От них исходило приятное успокаивающее тепло, и мальчик, доверившись их бережным прикосновениям, закрыл глаза.
– Жив-то, и ладно, а остальное поправим, – приговаривал старик, укутывая замерзшее тело ребенка в какое-то тряпье. – Обмерз… Сколько же ты в снегу пролежал?
Мальчик почувствовал, что его подхватили и куда-то понесли. Руки у деда, как и пальцы, оказались сильными и молодыми.
По дороге старик бормотал себе под нос, гадая, каким образом мальчуган мог оказаться в безлюдном месте, на окраине леса, в сугробе. Мальчику хотелось рассказать, что его выгнала из дома мачеха, что шел он в город, но в пути сбился с дороги, проголодался и замерз; но он оказался настолько обессиленным, что не смог издать ни звука. Сквозь полуприкрытые веки он видел холодные звезды, казавшиеся на черном бархате ночного неба крупными серебряными монетами, а половинка месяца напоминала желанную горбушку хлеба. Это были последние мысли мальчика перед тем, как он вновь ушел в глубокое и долгое забытье. И уже не видел, как старик внес его в избу, одиноко стоявшую на краю заснеженного поля.
Болел мальчик тяжело и долго, но старик выхаживал его: отпаивал отварами трав, от которых по помещению разносился пряный дух, оборачивал истощенное тело тряпками, пропитанными настойками, и, накладывая сухие и прохладные ладони на горячий лоб ребенка, бормотал под нос слова заговоров.
Зима сменилась весной, мальчик окончательно поправился, но не ушел от старика. И пусть тот был строг с ним и за небольшие провинности сурово наказывал, мальчик не собирался покидать своего спасителя. И в качестве благодарности помогал ему вести нехитрое хозяйство.
Жил старик затворнически, людского общества избегал, сделал исключение лишь для «найденыша», как он называл мальчика. Но иногда в дверь избы раздавался стук – это приходили жители окрестных деревень просить помощи. Об отшельнике ходила слава знахаря, и с любыми недомоганиями обращались к нему. Старик никому не отказывал, молча собирал в котомку мешочки с сушеными травами и пузырьки с настойками и шел к больному. За помощь ему щедро платили – хлебом, молоком, яйцами, овощами. Тем он и жил.
Если не считать визитов к больным, старик почти не отлучался из дому. Только собирать травы, да иногда, в полнолуние, куда-то уходил в ночь. Возвращался он на рассвете и как будто помолодевший, с живым блеском в выцветших глазах. И весь следующий день после ночной отлучки старик был добр с найденышем, хоть и не особо разговорчив. Однажды мальчик, воспользовавшись тем, что его благодетель пребывал в наилучшем расположении духа, робко поинтересовался, куда и зачем уходит тот по ночам. «За травами! – последовал незамедлительный ответ. – Некоторые требуется собирать только в полнолуние. Лишь при таких условиях их лечебная сила раскрывается полностью». Ответ удовлетворил мальчика, и больше с расспросами он не приставал.
– Жрешь ты на халяву, – заметил как-то старик за нехитрым обедом из отварного картофеля, лука и хлеба. И так посмотрел на найденыша, что тот невольно опустил руку, так и не донеся кусок хлеба до рта. – Помощи мне от тебя мало.
Острый взгляд старца сердито сверлил мальчика, и тот не посмел возразить, лишь покорно понурил голову, разглядывая свои руки – в цыпках от грубой домашней работы.
– Парень ты неглупый. Обучу тебя кое-чему. Вот и будет мне от тебя польза.
– Целительство! Вы обучите меня целительству? – обрадованно вскрикнул мальчик, поднимая на старика сияющие глаза.
– Но-но, – остудил его пыл старик. – Мал ты еще для этого. Да и безграмотен. Для целительства нужно много знаний и сил.
– Я буду стараться. Вот увидите!
Мальчик будто в мольбе сложил руки перед грудью, но старик, пожевав губами, сухо обронил:
– Поглядим.
Когда наступило лето, старик стал брать мальчика с собой собирать травы. Он обучал не только распознавать их, но и рассказывал, от какого недуга какую следует употребить. Показывал, как правильно сушить, как готовить настои и отвары. Мальчик запоминал все с лету, вскоре мог определять любую траву и безошибочно рассказывать, что и как ею лечится. Ему очень хотелось, чтобы старик был доволен им, чтобы похвалил и сказал, что из него выйдет неплохой лекарь. Но старик был скуп на похвалу. И даже, когда однажды мальчик попробовал сделать свой собственный сбор, отругал его за торопливость.
Так прошел год. Мальчик, познавший науку трав, все еще продолжал выполнять лишь «черновую» работу, которую ему доверил старик: собирал травы, сушил их, делал сборы и настойки. О дальнейшем обучении он не заикался, выжидал удобного момента. И однажды, когда старец, вернувшись из очередной ночной отлучки, пребывал в хорошем расположении духа, напомнил о своем желании узнать больше о целительстве.
– Помню, помню, – ворчливо отозвался тот, мрачнея на глазах. – Похвально, что решения своего ты не изменил. Да вот справишься ли…
– А что тут не справиться, – беззаботно отозвался мальчик. – Ежели я буду стараться!
– Одного старания мало, – резко ответил старик и вновь погрузился в тяжелое молчание, о чем-то размышляя. – Вот что, скажу тебе так, – ответил он мальчику после долгой паузы. – Подумай хорошо, надобно ли тебе это. Уж коли решишь пойти по этому пути, назад ходу не будет. А дорога непроста, и, боюсь, ко многим вещам, которые тебе встретятся, ты не готов. Дело это хоть и благородное, счастья тебе оно не принесет. Ты видишь лишь одну его сторону, светлую, а есть и темная. Готов ли ты ее принять?
Мальчик про себя удивился, не понимая, что темного может быть в таком святом деле, как лечение больных, но вслух ничего не сказал. Лишь кивнул утвердительно.
– Хорошо, – решился старик. – Возьмусь за твое обучение. Будешь с умом внимать да язык за зубами держать, глядишь, и догонишь меня.
– Вас – вряд ли, – польстил старику мальчик. И искренне выдохнул: – Вы – лекарь от бога!