— Вы знаете этот сорт оливок? — Он с интересом посмотрел на Евгению.
— Здесь написано, — быстро ответила она.
— Вы правы, — усмехнулся он. — Но только слово «каламата» по-английски — с другой стороны баночки. Вам не видно. Значит, вы читаете по-гречески? Но почему? Вы занимаетесь приманками, если мне все правильно рассказали.
— Да, все правильно, — торопливо подтвердила она. Хорошо, что не сказали, «отманками», с облегчением подумала она.
— По-моему, вам есть, что мне рассказать, Евгения. Например, от чего бежали вы сюда?
— Но я скоро вернусь обратно. Это моя командировка, не более того.
— Гм… — неопределенно отозвался он. — Что ж, я рад, если вы увидели здесь старинную знакомую — каламату. Прекрасный вкус. Мне нравится и темный вариант, и светлый. Из оливок и из маслин.
— Но откуда она у вас? — Евгения не сводила глаз с баночки.
— Привезли друзья с родины оливок, — сказал он.
— Из Греции, я вижу. Сделано на Крите.
— Вы там были?
— Да.
— Вы там будете еще, — тихо добавил он.
— Почему вы так решили? — она вскинула голову. Он что-то прочитал в ее глазах? Или жар, вспыхнувший во всем теле, обжег и его тоже?
— Вы сами сказали, что меня называют Белым шаманом. Здесь имена просто так не дают.
Вадим вынул приборы из ящика стола, она проследила за его движениями. Она уже не удивилась, что вилки и ножи — серебряные. Причем старинные.
— Да кто вы, черт побери! — снова спросила она.
— А вы не такая кошечка, как кажетесь. Вы похожи на рысь, — сказал он. — Их повадки я хорошо знаю. — Он рассмеялся. — Они мне нравятся.
— Поэтому вы ловите их стадами? — внезапно вырвалось у Евгении.
— Да, — просто ответил он. — Я за равновесие в природе. Когда нарушается популяция животных или человека — в любую сторону, — случаются катастрофы. А мы ведь не хотим катастроф? Прошу вас, — он указал на скамейку, на которой она сидела. — Вернитесь…
— Чтобы не нарушилось равновесие? — насмешливо спросила она.
— Да, — честно ответил он. — Приступим к ужину и беседе, весьма увлекательной — так я предчувствую. А также спорам, верно?
Евгения села напротив Вадима. Он положил ей на тарелку кусок лосятины.
— Приступим. Я не предлагаю ничего алкогольного.
— Вы не пьете?
— Пью. Чай из душистых трав. После еды через полчаса. Угощу. Но от вас все равно будет пахнуть, — он потянул носом воздух, — как от хорошеньких женщин, сливочным мороженым.
— А вы какое имеете в виду? Которое продавали в ГУМе? — рассмеялась Евгения. — Мне про него еще бабушка рассказывала. Неужели вы его сами покупали? — Серые глаза стали совершенно круглыми.
А его глаза — узкими.
— Намекаете на мой возраст? Должен заверить вас, что мужчина в моем возрасте отлично разбирается в запахах.
— А я думала, что лучше всего в запахах разбирается моя бабушка.
25
По мере того как длился ужин, слов стало совсем мало, а только звуки, отличающиеся продолжительностью: «М-м-м… У-у-у… О-о-Ох».
Когда на тарелках не осталось и следа от дикого мяса, только разводы от фиолетовой оливковой пасты, он кивнул на них и сочувственно спросил:
— Вы скучаете по нему, верно?
— По… ко… По чему? — быстро нашлась Евгения и, промокая губы крахмальной салфеткой, уже не удивлялась, что такая здесь водится. Ей хотелось зарыться в салфетку, чтобы он не видел, как она краснеет.
— Скуча-аете, но не делаете шага навстречу, — заключил он, отодвигая свою тарелку. — Знаете что… хотите я вам расскажу про вас?
— Вы? Про меня? — Ее сердце заколотилось: да, да, да! Она хочет знать, какая она на самом деле. — Вы не слишком самонадеянны? — спросила, стараясь не отвести взгляд.
— Вы точно подметили. Я самонадеян. Иначе не сидел бы здесь. А если бы сидел, то не в таком домике, ел бы не на серебре и тонком фарфоре. Человек должен быть самонадеян, то есть надеяться на себя. Самоуверен, то есть уверен в себе. Вы против? Все стремятся к этому, но, не умея достичь того и другого, а это значит, мало потрудившись, над собой в том числе, обвиняют таких, как я, бог знает в чем. — Она слушала молча. — Должен заметить, если бы не перечисленное мною, вас не подослали бы ко мне. — Евгения дернулась, открыла рот. Она хотела возразить или удивиться. Но Вадим поднял руку, запрещая говорить. — Именно так. Не прислали, а подослали. Я знаю, кто и зачем. — Но при всей моей самонадеянности я не понял пока — почему именно вас.
Она откашлялась:
— Я не…
— Я подумал, возможно, рассчитывали на ваши нежные чары. — Он усмехнулся. — Я проверил, но быстро понял — не то. Значит, вы обладаете чем-то иным, что может меня… увлечь? Соблазнить? Или подкупить. Но чем-то особенным, я полагаю. Иначе — с какой стати они побеспокоили именно вас, Евгения?