А что, если перетащить ее сейчас в другую комнату и там, наконец, осуществить то, ради чего он пошел на этот брак? Тогда уже ничто не сможет разлучить их. Нет, хоть он и не слишком владел собой, но все же отверг эту мысль и закрыл глаза, стараясь не думать об этой возможности.
Она еще не готова для физического слияния с ним. И, заглядывая в ее глаза, он понимал это; она стала с ним свободнее, раскованнее, перестала сжиматься— да. Он чувствовал, что они постепенно становятся друзьями. Со временем он проложит дорогу к ее сердцу, пробудит в ней интерес к сексуальным радостям… Но время—роскошь, которой у них уже нет. После того, как она пойдет к шерифу, ее, вероятно, запрут в тюрьме, пока все не завершится. И, если он хочет вступить с ней в супружеские отношения, ему необходимо воспользоваться оставшимися часами.
Как же он дошел до такого отчаяния, что вообразил, будто эта женщина прикована к нему, а ее чувства не имели значения? Как случилось, что его любовь вдруг стала такой ничтожной? Неужели ему нужно только право обладать ее плотью?
Сквозь прикрытые глаза Зак смотрел на Кэйт и представлял себе, как изменится — ее лицо, если он силой возьмет ее и заставит отдаться ему. Он чувствовал, , как его охватывает ярость, направленная не на нее, а на себя. Ведь так легко осуществить то, что требовало его тело! И, что еще хуже, использовать для этого Миранду: Кэйт пойдет на все, лишь бы не потревожить дочь. На все. Одно только слово, больше ничего не нужно.
Глядя в прекрасное лицо Кэйт, Зак обвел пальцем изгиб ее подбородка. Она что-то пробормотала во сне и теснее прижалась к нему. Каждую вторую ночь они спали с ребенком и собакой, но сегодня она сама легла на его руку, как будто для нее в этом не было ничего непривычного. Все, что ему нужно, это немного времени и надежды, что она займется с ним любовью. Это все, чего он хотел и чего не мог получить.
Перед ним было два пути: силой настоять на своем или пойти на риск потерять ее. Первое давало ему гарантии, второе ничего не сулило.
Осторожно, чтобы не разбудить Кэйт, он вытянул из-под нее свою руку и выбрался из постели. В этом доме были и другие места, где он мог поспать. И если он не хочет презирать себя утром, ему следует сделать правильный выбор.
— Значит — уйти… Это его подарок ей…
На следующий день после обеда Кэйт сидела на кухне одна и, раскачиваясь в качалке, старалась не слышать шума и говора, доносившихся со двора. Мужские голоса и скрежет лопат. Кошмар, открывшийся и выставленный напоказ при солнечном свете.
Когда все стихло, Кэйт раскачалась сильнее, вцепившись в подлокотники. Пот градом струился по ее телу, и первый раз она пожалела о том, что пошла этим утром к шерифу. Зачем? Оправдаться? Перенести прах Джозефа в освященную землю? Отделаться от подозрений? Все эти причины казались ей теперь такими зыбкими…
Маркус забрал Миранду на ферму Зака. Ее муж находился там, с людьми, наблюдая за тем, как выкапывают останки Джозефа. Сидя здесь, в полумраке, она чувствовала безысходное одиночество и догадывалась, что отныне оно станет ее неизменным спутником, если ее запрут в тюремную клетку по обвинению в убийстве мужа. Тяжелые шаги сапог по деревянному полу нарушили тишину. Кэйт поняла, что в дом вошли Закария и шериф.
«Я не смогу больше защитить тебя. Понимаешь?» С того момента, как были произнесены эти слова, Кэйт безуспешно пыталась отделаться от них. Но за ними таилось и что-то другое. Впервые за время их супружества он спал ночью отдельно от нее. Но было и что-то еще, значительнее этого. Какая-то уклончивость в его поведении, непонятное ей выражение его глаз — такое, словно он готовился сказать ей «прощай». Это вселяло ужас в Кэйт.
Когда она почувствовала, что Зак так необходим ей? Она хотела всегда ощущать на своем плече его тяжелую руку, радоваться его взгляду, подмигиванию и веселому смеху, улавливать его намеки и пытаться разгадать их. От всего этого она становилась более умной и чуткой, и ей казалось, будто душа ее поет. Она хотела, чтобы он обнимал ее и говорил: «Все будет о'кей, Кэти, девочка!»
Она уже не ребенок и знает, что он не может одним мановением наладить жизнь, но в душе она все же верила в его магические силы. Рациональное начало иногда одерживало победу.
«Ты же не верила в героев. Помнишь?»
Но в Зака она верила и хотела, чтобы он разрушил силы зла, опутавшие ее. Однако он не поддержал ее, отдалился от нее раньше, чем она ушла.
Слезы душили Кэйт. Она проглотила их. Боль и страх — старые друзья. Она давно научилась не плакать от горя. Когда приходила боль, она стискивала зубы.
— Кэйт!?
Голос Зака заставил ее вздрогнуть, и она вскочила с кресла. Ее сердце затрепетало, когда она увидела в дверях мужа и шерифа.
— Шериф Хиггинс хотел бы поговорить с тобой, — мягко сказал Зак.
Кэйт посмотрела на шерифа: этот жилистый человек среднего роста казался очень низеньким рядом с ее мужем. Из-за жары он снял свой черный пиджак. Пот промочил его белую хлопчатобумажную рубаху, распущенный галстук свисал широкой петлей. В руках шериф держал фотокамеру: он фотографировал труп.
Кэйт проглотила комок, сдавивший ей горло.
— Я слушаю, шериф.
Хиггинс снял шляпу и вытер рукавом мокрый лоб. Влажные редкие волосы падали на лицо слипшимися темными прядями.
— Видите ли, мэм… — он прокашлялся и пожал плечами, — уверяю вас, я полностью верю всему, что вы рассказали мне этим утром, но… — Он запнулся и посмотрел на Закарию, — Видите ли, мэм, есть одно печальное обстоятельство…
Кэйт сжала руки.
— Да?
Шериф тяжело вздохнул.
— Чтобы сказать прямо, придется быть не слишком деликатным… Труп так разложился, что коронер не сможет определить, отчего возникла рана на голове— от удара тяжелым предметом или от удара о металлический угол печки. — Он беспомощно развел руками. — Я надеялся, что очевидные улики помогут нам подтвердить ваши показания. Но мы их не нашли. Нам не удается установить это обычным дознанием. К сожалению, я обязан выдвинуть против вас обвинения.
Кэйт вздрогнула и на мгновение отвернулась.
— Поскольку я начал дело по вашему настоянию, — сказал он быстро, — думаю, что лучше всего покончить с этим как можно скорее. Вы и ваш ребенок и так изрядно настрадались. Но я должен соблюсти формальности, установленные законом.
С трудом шевеля пересохшими губами, Кэйт спросила:
— Вы хотите сказать, что я должна идти в тюрьму и предстать перед судом по обвинению в убийстве?
Он снова прокашлялся.
— Сначала мы должны представить доказательства Большому жюри. Если там все пройдет хорошо, дело может и не дойти до обвинительного акта.
— Обвинительный акт? — Кэйт вспомнила о том, что Зак говорил ей ночью. — Это официальное судебное преследование, да?
— Преследование началось уже сейчас. Обвинительный акт вступит в силу, если Большое жюри найдет причины предполагать, что было совершено преступление. Если свидетельства против вас окажутся достаточно вескими, вы будете обвинены в убийстве и предстанете перед судом. Если свидетельства будут не слишком убедительны, суда не будет.
Кэйт искала взгляд Зака, но он стоял, положив руки на спинку стула и глядя в пол.
— А пока Большое жюри вынесет решение, меня посадят в тюрьму?
Шериф переступил с ноги на ногу.
— Мы с вашим мужем уже обсуждали это. Я решил чуточку отступить от закона. Он обещал мне привести вас утром, если я позволю вам остаться дома на эту ночь. Это ради ребенка, как вы понимаете. Я бы хотел облегчить вам жизнь, насколько возможно. Вы сможете что-то объяснить ей и подготовить ее к дальнейшему. Я рискую головой, отпуская вас под честное слово. — Он рассматривал значок на своей шляпе. — Если вы скроетесь за это время, меня съедят живьем за то, что я не заключил вас под стражу немедленно. Кэйт кивнула.
— Я понимаю, шериф! И даю вам слово, что никуда не денусь. Я высоко ценю то, что ради меня вы нарушаете закон, давая мне возможность провести эту ночь с дочерью.