Он придвинулся к ней.
— Однако меня ты поймала на крючок! Хочешь бросить обратно в воду?
Он слышал клокотание в ее горле. Сердце болезненно забилось у него в груди.
— Кэти… Я наговорил так много ужасных вещей…
— Да! — ответила она тоненьким голоском.
Зак стоял перед ней, опустив руки и беспомощно расставив ноги.
— Можешь ли ты простить меня?
— Ты осквернил мои чувства. — Ее голос прервался, она закрыла глаза ладонью. — Я з-знала, что ты видел меня. — Волнение мешало ей говорить, она почти глотала слова. —Т-тот раз… С Райаном. Я знала, что ты видел. Но я никогда д-даже не подумала, что ты после этого будешь считать меня грязной женщиной.
Произнеся сквозь зубы проклятие, Зак поднял ее на руки. К великому его облегчению, она обхватила руками его шею и прижалась к нему, словно ее несло, как судно на скалы, а он был ее якорем. Он чувствовал боль оттого, что заставил ее страдать. Слезы хлынули из его глаз.
— Радость моя! Мне и в голову не приходило так думать! Грязной? Бог свидетель, на земле нет никого чище и прекраснее тебя. — Он запустил пальцы в ее волосы, разрушая прическу. — Послушай меня! Можешь ты перестать плакать и послушать?
Она всхлипнула, сдерживая слезы.
— Даже увидев тебя с Райаном, я восхищался тобой. Она издала недоверчивое восклицание и попыталась отстраниться.
— Только послушай! — просил он. —Я восхищаюсь тобой, потому что нет жертвы, на которую ты не способна ради ребенка. Не каждая мать любит так самозабвенно. Ты готова отдать все, что у тебя есть, — сердце, душу, тело. Все для нее, ничего для себя. Как же мог я тобой не восхищаться?
— Но я не боролась с ним…
— Ты защищала Миранду! — шептал он. — Я знал это тогда и знаю теперь. Ничто не может унизить тебя в моих глазах…
— Но ты сказал…
Он прижал ее лицо к своей груди. — Я говорил все это, боясь, что ты и со мною делаешь то же самое — жертвуешь собой, чтобы защитить ребенка. И у меня возникла подлая мысль — взять тебя на этом условии или изнасиловать, и она была сильнее страха потерять тебя навсегда. Выкладывая тебе все это, я был вне себя от злости. Меня до смерти перепугали эти мысли и чувства. Ты понимаешь это? Я никогда не хотел сломить тебя. Если бы это было так, я мог бы сделать это сразу же, в первую ночь.
Она теснее прижалась к нему, и, хотя продолжала плакать, ее рыдания звучали гораздо тише. Зак обнял ее, давая ей возможность выплакаться. Со слезами выходила боль, копившаяся долгое время. Она не давала ей вырваться наружу, сберегая силы для дочери. Кэйт плакала, но он чувствовал, как она меняется. Ушло напряжение, расслабилась спина. Она прижималась лицом к его плечу и потянулась на цыпочках к его шее.
От Кэйт до Кэти… Он знал, что это лишь игра воображения, но чувствовал, что в этом все дело. Кэйт Блейкли, перенесшая все ужасы земного ада, растворилась в этих слезах и соединилась с ним. Кэти Мак-Говерн, скорее девочка, чем женщина, устремилась в его объятия. Ее жизненный опыт рассыпался в прах. Капитулировавшая перед Заком, смущенная и любящая, она казалась ему девственницей. Ее откровенность пугала его.
— Кэти! — Он спрятал лицо в ее густых волосах и плакал вместе с нею, ничуть не смущаясь. В их отношениях не осталось места для смущения. Слезы сожаления о том, что ей пришлось перенести. Слезы облегчения, потому что она простила его.
Наконец, выплакавшись, они ощутили себя деревьями, растущими из одного корня. Они готовы были выстоять против любого шторма, поддерживая друг друга. Только разлука заставила бы их рухнуть. Зак чувствовал, что силы покинули его, и понимал, что с ней происходит то же самое.
— Я люблю тебя, Зак… — проговорила она.
Зак нащупал притолоку и привалился к ней. Он поглядел на бледное измученное лицо Кэйт.
— Ты выглядишь так, словно пережила землетрясение!
Она отерла пушистые ресницы и вздохнула.
— Так плохо выгляжу?
— Ты прекрасна! — прошептал он. — И я очень люблю тебя. Каждый дюйм твоего лица, включая красный зареванный носик. Дать тебе платок?
Она фыркнула и улыбнулась.
— Я воспользуюсь твоей рубашкой… Он засмеялся:
— Ты ее стираешь, так можешь и пачкать ее. Освободив одну руку, он пригладил ей волосы.
— Я порядком растрепал тебя. У тебя на головке милый петушиный гребешок.
Она сморщила нос и, подражая Мэнди, сказала:
— Вы умеете убеждать, мистер Мак-Говерн. Я чувствую себя такой аккуратной… Благодарю вас.
Он обнял ее.
— Я хочу кое-чему научить тебя, — сказал он. — Думаю, что смогу это сделать, если ты разрешишь попытаться.
Он видел, как бьется жилка на ее шее. Но Зак чувствовал, что она не напрягается, и принял это за добрый знак.
— Самое время, я полагаю, — ответила она. Он слегка отклонился с насмешливым видом.
— Какой энтузиазм!
— Я не возражаю, — уточнила она.
— Но не слишком хочешь устремиться в ворота? Она снова сморщила нос.
— Нет, почему же… Когда я возилась с посудой, было хорошо. Начав нервничать, я вспомнила это и говорила себе: это будет не так уж плохо.
— Посуда? — Удивление сменилось у него лукавой усмешкой. — А, ты говоришь про мой устный урок… — Он крепче прижал ее к себе и улыбнулся. — Ты сказала, что веришь мне. Если так, то верь мне, когда я говорю, что бояться нечего.
— Думаю, что верю тебе. Он вдруг засмеялся:
— Думаешь?
— Да, я подозреваю, что у нас будет несколько больше того, что было в тот день.
— Верно! И больше, и лучше. И если ты дашь мне волю, я докажу тебе это, обещаю.
— Я… Я верю тебе.
— Ну, тогда?..
Она посмотрела через плечо на открытую дверь сарая.
— Да, но теперь мне кажется, что сарай для этого — не самое подходящее место.
Он пошел, увлекая ее за собой.
— Не обращай внимания на эти страхи. Я не собираюсь тащить тебя в это распроклятое стойло, поскольку у нас в доме есть прекрасная постель.
— Да, но в этой постели лежит кое-кто еще, как ты знаешь.
— Но не в той же комнате, где я лежал больной! Кэйт приняла это предложение с большим облегчением:
— Тогда пошли в дом. В этом стойле так скверно пахнет…
— Да и темно. Я не мог разглядеть там собственную руку, не говоря уж о твоем лице.
Она напряженно спросила:
— Уж не хочешь ли ты зажечь там лампу?
— По-твоему, не надо?
— Нет! Я решительно против.
— Ну, с меня хватит и лунного света.
Кэйт посмотрела на дом: широкий шаг Зака быстро преодолевал расстояние до него. Ей вспомнился тот день, когда она мыла посуду, а он подошел к ней сзади. Она опять подумала, как должно быть привлекательно заниматься любовью.
— Зак! — Она облизнула губы. — Последний раз, когда мы почти… Ну, ты знаешь, в нашу первую брачную ночь?
Он поглядел на нее, и брови его поползли вверх. Она наклонила голову.
— У меня… Гм… Я подумала… Мне показалось, что ты хотел совсем раздеться… — Она оглянулась на него, — Ты и вправду хотел?
Его белые зубы сверкнули в темноте.
— Конечно, хотел!
— Это… Это то, что ты всегда делаешь при этом? Безо всякой одежды в постели?
Углы его губ приподнялись.
— Кэйт, до сих пор я был холостяком, так что я далеко не всегда это делал. Но если случалось— да, я снимал с себя всю одежду и предпочитал постель.
— Это кажется мне довольно странным.
— Ну, скоро ты поймешь.
— Я просто не понимаю, как это можно делагь в постели голым и не терять при этом чувства собственного достоинства…
— Достоинства? — переспросил он с недоумением.
— Ну, я имею в виду приличие, пристойное поведение…
Он с трудом сдерживал смех.
— Я знаю, что значит это слово, но не думаю, что дело в моем неведении…
— Вероятно, в моем?
Он наклонился и поцеловал ее в кончик носа.
— Любимая, доверься мне, ладно? Я буду вести себя так вежливо, как только это возможно. Твое достоинство остается незадетым.