– У меня уже есть планы на вечер.
Мне ужасно хотелось рассказать ей о Бене. Но я не могла, когда голос и лицо Шер еще так свежи в памяти. Оливия выпятила нижнюю губу.
– Разве тебе не интересно узнать, что я тебе приготовила?
– В розовой бумаге или со штампом модного дизайнера?
– Нет. И не крест и не святую воду. Ты в полной безопасности.
– Ха-ха.
Но Оливия взяла меня за руку, так что мне трудно было скрестить руки на груди и тем более зарычать на нее. Черт возьми, она действует как криптонит[17] перед менструацией, прекрасно знает, как лишить мое дурное настроение энергии.
– Упрямая, – прошептала она, словно про себя. – Слишком упрямая, чтобы признаться в какой-нибудь слабости…
– Не начинай снова.
– И слишком любит жизнь, чтобы совсем закрыться от нее.
Любит жизнь? Я приподняла бровь.
– Оливия, я целые дни сплю – когда не тренируюсь, а по ночам хожу по самым грязным трясинам этого города.
Она только улыбнулась.
– Раз в неделю ты работаешь добровольцем на кухне для бедных. Твои портреты бездомных всем рассказывают о том, что они существуют. Ты даешь им знать, что по крайней мере ты их видишь. И ты помогла десяткам сбежавших подростков вернуться домой, а если это невозможно, находила им новый дом.
Я застыла на месте.
– Откуда ты все это знаешь?
Она повернулась и двинулась по коридору, слегка улыбнувшись мне через плечо. Мне пришлось торопиться, чтобы догнать ее.
– Потому что я не только председательствую на вечерах, на которых собираются люди, довольные тем, что могут списать на благотворительность ужин в пятьсот долларов. Я общаюсь с людьми, которые говорили с теми, кому ты помогла. Те, кто может заплатить за дорогой ужин, называют меня «мисс Арчер», но те, кто получает бесплатную тарелку, называют тебя «другом».
– Меня сейчас вырвет, – сказала я в замешательстве… и в глубине души довольная.
– Пожалей ковер.
К этому времени мы уже оказались в мраморном зале, заметно отличающемся от всего остального в доме. Пол здесь не покрыт, три окна лишены украшений, а центр зала представляет собой нечто, именуемое «ступа». Однажды Ксавье объяснил, что в этой штуковине тибетские ламы хранят останки великих мудрецов прошлого.
Не знаю, как должна выглядеть тибетская «ступа», но здесь, с мраморными стенами– и наклонным потолком, все напоминает внутренности склепа.
Конечно, Ксавье как-то этот зал украсил. В центре стоит стеклянная витрина, освещенная сверху, а в ней первый полный английский перевод «Тибетской книги мертвых», рукописи возрастом в тринадцать столетий. Приятно и жизнерадостно. В конце зала есть также помост, достаточно просторный для трона, который Ксавье со временем и собирается на нем поставить. Сейчас здесь только большая в позолоченной раме картина маслом, на которой изображены снежные горные вершины над равниной с дикими цветами и пасущимися яками.
Ведущие к помосту предметы несколько менее пасторальны и гораздо более интересны: как деревянные солдаты, стоят ряды вертикальных молитвенных вееров; впрочем, я никогда не видела, чтобы их раскрывали, и не знаю, как ими пользуются. Да и о чем может молиться властный, эгоистичный игорный магнат?
Но все это озадачивало гораздо меньше масок. Ксавье утверждал, что они из деревни шерпов, высоко в Гималаях, и у меня не было причин не верить ему. Я не представляла, какова связь Ксавье с Гималаями. Он родом из Бронкса. Тоже своего рода экзотика, но слегка другая.
Первая маска сделана из меди, это продолговатое дьявольское лицо, которое ухмыляется вам, когда входите в комнату. Я всегда вздрагиваю, глядя на эту маску. Чуть дальше какой-то круглолицый бог, вырезанный из древесной капы, посылает гостям воздушный поцелуй надутыми губами. Еще один бог караулит вход в кабинет, он в короне с острыми выступами, и его алый рот раскрыт в беззвучном крике. И как будто всего этого мало, камера наблюдения смотрит из угла своим циклопическим красным глазом, завершая картину.
У двери прозвучал звонок.
– Входите, дамы.
Дубовая дверь раскрылась со щелкающим звуком.
Кабинет Ксавье больше соответствует тому, что можно ожидать от игорного магната. Никаких тотемов или духовных погремушек. Темное дерево, мебель огромных размеров и шоколадные стены. Звукопоглощающий потолок, туманные зеркала, лепка и застекленный шкаф ручной работы с впечатляющей коллекцией пыльных книг в старинных переплетах с нетронутыми корешками. И человек в этой комнате тоже по-своему величествен и грандиозен.
Ксавье Арчер заставляет всех почувствовать свое ничтожество. Он часто машет рукой, как европейский монарх, приглашающий подданных сесть. Так же он поступает и с нами, своими дочерьми, и единственным признаком того, что эта встреча отличается от совещания по объединению банков или обсуждения квартальных дивидендов, было то, что Ксавье не поднял головы от своих записей.
Мы сели в неудобные красного дерева кресла. За те месяцы, что я его не видела, он не изменился: по-прежнему сложен как деревенский бык под своим сшитым по заказу «армани». Тяжелая нижняя челюсть и одна изогнутая бровь; я была в курсе, что он чувствителен к этой особенности своей внешности, но отказывается ее менять. Если не знаешь, можно его принять, за стареющего полузащитника в американском футболе. Но, конечно, все знают – Ксавье Арчер позаботился об этом.
– Здравствуй, папа, – сказала моя сестра, когда он наконец поднял голову.
– Здравствуй, Оливия, дорогая. – Он с опустил ручку с улыбкой, которая тут же исчезла, когда он посмотрел на меня.
– Джоанна.
– Ксавье, – откликнулась я.
Он смотрел на меня мутными глазами. Я сосредоточилась на его лбу.
Откашлявшись, он откинулся в кресле.
– Девочки, вы, вероятно, гадаете, зачем я пригласил вас сегодня.
– Совсем нет.
– Сначала ты, Оливия, – произнес он, не обращая на меня внимания. – Я слышал о твоей попытке поступить в «Валгаллу». Сколько раз я тебя просил? Я не хочу, чтобы мои дочери работали. Что подумают люди?
– А что они сейчас думают? – спросила я. Они оба сделали вид, что не слышат.
– Я хочу, чтобы ты выросла, вышла замуж, родила детей, развелась и жила счастливо. – Он постучал указательными пальцами друг о друга. Пальцы были похожи на две дерущиеся сосиски. – Поняла?
– Да, папа, – негромко ответила Оливия.
– А что если она хочет работать?
Он взглянул на меня и мигнул, как будто удивляясь, что я все еще здесь.
– Если она хочет работать? – повторила я громче.
– Ты имеешь в виду бесплатное фотографирование? – Ксавье никогда не скрывал насмешливого отношения к тому, что считал моим «бесполезным» хобби. Он усмехнулся. – Не думаю.
Я ничего не могла с собой поделать: система защиты, которая включается у меня, когда я оказываюсь рядом с Ксавье, распространяется и на Оливию.
– Я хочу сказать, что, может, ей недостаточно быть украшением на твоей руке или на руке будущего мужа.
Оливия протянула ко мне руку.
– Джо…
– У Оливии есть работа. Она моя дочь.
Да, и оплачивается ее работа отвратительно. Впрочем, я придержала язык, потому что Оливия умоляюще смотрела на меня.
– Итак. Тебе все ясно? – Это означало, что ясно ему, но я отметила, что позже нужно будет поговорить с Оливией об этом. – Я слышал о шуме в «Валгалле» вчера вечером, Джоанна. Не желаешь ли объяснить?
Шум? Так он называет нападение на меня безумца с зазубренной кочергой? Я улыбнулась.
– Конечно. Объясню. Я спасла несколько твоих драгоценных богатых посетителей от гибели: их едва не порезал на куски убийца-маньяк. И хорошо сделала. Иначе ковер пострадал бы.
– Не шути.
– И не думала.
Мы смотрели друг на друга через полированный стол, каждый ждал реакции другого. Такое у нас уже бывало, и не раз. Ксавье считал мой острый язык неприличными; он хотел, чтобы я больше походила на Оливию: та смущается, когда глаза партнеров Ксавье слишком надолго задерживаются на ее фигуре; она мило принимает оскорбления относительно ее интеллекта. И даже когда не соглашается со словами отца, молчит.
17
В комиксах о Супермене криптонит – вещество погибшей планеты супермена Криптона. Обладает многими необыкновенными свойствами, в частности способностью вбирать энергию. –