Потом я бежала, сражаясь за каждый вдох, бежала по темной ночной пустыне. Чувствовала, как колючки перекати-поля впиваются в ноги, натыкалась на камни, едва уходя от невидимого быстрого преследователя. Он – это был он – ничего не говорил. Но голос его вторгался в мое сознание другими путями, он проникал в меня, походил на змеиное шипение и треск погремушек на хвосте, гадюки. Мне следовало убить тебя в первый раз…
Я пришла в себя рывком, тяжело дыша. В комнате было сумрачно, хотя не совсем темно, и сквозь длинные щели в оконных ставнях пробивается дневной свет. Я увидела угловатую фигуру в углу комнаты, и рот мой дернулся. «Уоррен, – оцепенело подумала я. – Я его прикончу».
– Знаешь, ты не забавен, – сказала я, заставив его вздрогнуть. Он выпрямился в кресле, потер глаза и с хрустом потянулся. – Ты считаешь себя забавным, но это не так.
Вставая, он буркнул:
– Не нужно ненавидеть.
– Уже поздно. – Широко зевнув, я попыталась поднять руку, чтобы тоже потереть глаза, но рука оказалась слишком тяжелой, слишком далекой от лица, слишком много нужно усилий, чтобы завершить движение. Имея в прошлом сомнительное удовольствие долгого пребывания в больничной палате, я сразу поняла, что моя летаргия вызвана химически, вероятно, каким-то болеутоляющим. Вопрос в том, зачем мне его давали?
– Что я здесь делаю?
– Приходишь в себя, – ответил Уоррен, подходя ко мне. – И прячешься.
– Меня ищут? – Сердце у меня забилось, – Ты снова чувствуешь мой запах?
– Ш-ш-ш, не волнуйся. Ты в карантине. Никто снаружи не в состоянии ощутить твои феромоны. Как будто… как будто ты не существуешь.
Я осторожно принюхалась. Уловила только больничные запахи: лекарства, антисептические средства и чистоту того типа, что прогоняет не только вонь, но и аромат.
– Ничего нет. Я вообще не чувствую своего запаха.
– Я чувствую. – Он улыбнулся, садясь на мою кровать. Длинный плащ, в котором он казался обезумевшим ковбоем, он снял, и. теперь на нем была простая футболка цвета хаки и рабочий халат, волосы были зачесаны назад. Каждый раз, как я его вижу, он выглядит все более респектабельным. Это страшно.
Зажмурившись, он втянул воздух, словно склоняется не над телом, а над розой.
– Ты, но и кое-что еще. Неуловимые черты теперь сливаются с остальным твоим генетическим обликом. На самом деле это прекрасно. Как какой-то спасительный маяк… если ты простишь визуальную аналогию.
Я закрыла глаза и дышала, посылая мысли вниз, внутрь. Ничего. Через несколько секунд я снова посмотрела на него.
– Значит, это как идентифицирующий признак? Как, ну, не знаю, постоянный запах?
– Скорее как жилка, проходящая через большой кусок голубого сыра.
– Большое спасибо. – А он только начал мне нравиться. – Так когда я вернусь домой?
Он встал. Я сузила глаза. Он словно установил большое расстояние между собой и мной.
– Объяснить тебе это. легким способом невозможно, Джоанна, поэтому я просто скажу. – Он глубоко вздохнул, а у меня сердце сделало перебой. – Ты мертва. Мертва уже больше недели.
– Совсем мертва? – тупо спросила я. – По-настоящему?
– Ну, очевидно, не совсем, раз ты здесь, но для всего мира смертных – да. Завтра твои похороны. Я сохранил для тебя вырезки из газет за прошлую неделю.
Он показал на стопку бумаг на подносе у кровати, и я увидела на верхнем листке свое лицо и заголовок: «Наследница Джоанна разбивается насмерть». Подзаголовок, датированный четырьмя днями ранее, спрашивал, выбросили ли меня или я сама выпрыгнула из окна квартиры. Я упала на подушку, не желая читать дальше.
«Я мертва, – тупо думала я. – Больше не существую. И несмотря ни на что, очень хорошо себя чувствую».
– Если я мертва, – наконец вымолвила я, – то кто я? – Я показала на свое тело, поморщившись, когда рукой задела грудь. Ахнув не столько от боли, сколько от неожиданности, я взглянула вниз, снова ахнула и прижала руки к грудям. Они необычайно чувствительны, но это болезненное ощущение не имеет ничего общего с естественным месячным циклом. Скорее тут побывала сталь хирурга с очень многосторонней лицензией. Лекарство до сих пор притупляло боль, но теперь она давала о себе знать.
– Что со мной сделали? – воскликнула я, осторожно касаясь грудей. Не думаю, чтобы я сама понимала, сколько страха и паники было в моем голосе. Но быстро ожившие клетки мозга и синапсы сформировали другую мысль: «Я ведь раньше никогда не говорила таким высоким голосом». – Ла, ла, ла, ла… Ублюдок!
Я в страхе посмотрела на Уоррена.
– Ты изменил мой голос!
– И грудь, – заявил он с гордостью, показавшейся мне совершенно неуместной. Я метнула в него испепеляющий взгляд, и он отступил еще на шаг, И тут в комнату вошел Майках и остановился в двери. Я опустила подбородок и прищурилась.
– Ты меня ударил, – обвиняюще сказала я, а потом добавила, обратившись к Уоррену: – А ты ему позволил.
– Ну, мы ведь не могли допустить, чтобы мертвая женщина ходила по городу? – парировал Уоррен, словно это разумный аргумент.
– Ты обещал, что вы об этом позаботитесь, что все подчистите и у меня не будет никаких неприятностей.
– Так мы и сделали, – ответил Уоррен, скрестив руки. – Тебя не могут обвинить в преступлении, поскольку единственная погибшая – это ты.
– Но я не хочу быть мертвой! – крикнула я голосом другого человека. – Что мне теперь делать? Выходить только по ночам? Сосать кровь и охотиться на живых?
Уоррен выглядел обиженным.
– Прости, но это единственное, что я мог сделать в спешке в сложившихся обстоятельствах. Нам нужно было не допустить, чтобы ты попала в тюрьму, не говоря уже о том, чтобы осталась в живых, поэтому мы привезли тебя сюда.
Я осмотрелась. Где это «сюда»? Похоже на обычную больничную палату: неудобная кровать, машины и приборы, издающие звуки. Очень плохие обои.
– Ты в частной клинке за городом, – подтвердил мою догадку Майках. – Я здесь работаю.
– Ты врач? – спросила я, глядя на его пальцы-сосиски и огромный рост. Скорее похож на быка в лабораторном халате.
– Майках занимается всеми случаями, которые могут вызвать вопросы у смертных врачей, – объяснил Уоррен. – Он гений со скальпелем.
Почему-то у меня возникло впечатление, что грань между гением и безумным ученым здесь почти неразличима.
Я закрыла глаза и снова опустила голову на подушку. Может, это один из моих снов. И я в любое мгновение могу проснуться и быть собой, Уоррен по-прежнему будет бродягой, а Майках в каком-нибудь баре будет наливать полицейским «будвайзер». В реальности я бы сейчас выпила пива.
– Вот и отлично, – произнес Майках, заставляя мой сон свернуться. Я почувствовала его ладонь у себя на подбородке, он поворачивал в разные стороны голову. – Я сам проделал всю работу, и, если можно так говорить о себе, работа отличная.
– Почему ты трогаешь мое лицо? – Я открыла глаза. – Почему он трогает мое лицо?!
Уоррен выглядел раздосадованным, Майках – удивленным. Он покосился на Уоррена.
– Ты ей еще не рассказал?
– Что он мне не рассказал?
Уоррен слегка рассмеялся – от этого звука у меня напряглись нервы, и я резко повернула к нему голову. – Я как раз собирался к этому перейти.
– Черт возьми! – выругалась я чужим голосом, ни к кому не обращаясь. – Могу я посмотреть в зеркало?
– На самом деле все не так плохо, – заметил Уоррен и отступил: Майках бросил на него пронзительный взгляд. – Я имею в виду, что ты великолепна. Никто и представить себе не сможет, что это ты.
– Большое спасибо. – Я осторожно поднесла руку к лицу. Все казалось нормальным, пока я не добралась до моего носа – вернее, до носа той, кому он принадлежал. Мой нос был сломан во время тренировки, и его легкая неправильность придавала моему лицу некое орлиное свойство. Во всяком случае я предпочитала так думать. На самом деле я смертельно боялась хирургических операций – иронично, учитывая обстоятельства.