Они ехали не останавливаясь почти сутки, поэтому Алекс не стал тревожить Кей и оставил ее спать на лошади, а сам стал проверять, на месте ли все то, за что он заплатил. Тюк соломы валялся в углу, для лошадей было приготовлено немного овса, на колченогом столе стояла миска с жидким водянистым супом, а рядом лежала черствая буханка хлеба. Еда была скудной, однако Алекс чувствовал, что старик дал все, что мог.
Разложив солому в пустом стойле, Алекс подошел к Кей. Она спала глубоким сном и потихоньку съезжала набок. Он обхватил ее за талию и вытащил из седла. Она оказалась крепкой, тяжелее, чем он предполагал, — хотя не стоило забывать, что в последнее время он сильно ослабел. Не просыпаясь, она устроилась поудобнее, как будто привыкла к тому, что ее носят на руках, — а ведь действительно привыкла, понял Алекс. Он знал, кто она такая и какую жизнь ведет, потому что его мать, когда он был маленьким, читала вслух ему и отцу письма своей матери Эдилин Харкорт.
После смерти матери, когда ему уже исполнилось девять, он начал переписываться с Натом, братом Кей. Оба родились в один год и миссис Харкорт считала, что переписка со своим сверстником поможет Алексу пережить утрату. И помогла, только они с Натом не перестали писать друг другу.
За те пятнадцать лет, что Алекс переписывался с братом Кей, он много узнал о семье Харкорт. Когда им с Натом было по десять, они решили сделать из своей переписки тайну. Для Алекса это означало не читать письма Ната отцу — только он все равно все ему рассказывал. Для Ната же, который жил в большой семье и делился всем, это означало не делить Алекса ни с кем. Только родители знали о том, что мальчики переписываются.
Алекс помнил каждое слово, что Нат писал о своей младшей сестре. Когда он был в тюрьме, Ти-Си обмолвился о том, что крестница приезжает к нему в Чарлстон.
— Только он не должен был отправлять ее ко мне, — пробормотал Алекс.
Кей заерзала у него на руках и обняла за шею. Капюшон упал с ее головы, полы плаща распахнулись, и взору Алекса предстали обнаженные плечи, изящество которых подчеркивал глубокий вырез переливающегося белого платья.
Он попытался прикрыть ее и едва не уронил. Недели на голодном пайке и отсутствие физической нагрузки нанесли ему тяжелый урон.
Алекс осторожно уложил Кей на солому, потом выпрямился и потянулся. И, не удержавшись, посмотрел на свою невольную спутницу. Ее темные волосы разметались вокруг головы, как нимб, хрусталинки на роскошном платье сверкали в лучах заходящего солнца, проникавшего сквозь дыры в крыше. Она лежала на плаще, которым он накрыл солому, и всем своим видом олицетворяла красоту, настолько совершенную, что Алекс даже застонал.
Что, черт побери, с ней делать?
У него в голове не укладывалось, как можно выпустить в мир такое хрупкое и невинное создание.
Алекс оставил ее спать в стойле, а сам занялся лошадьми. Он снял с них седла и сумки, обтер соломой и задал корм.
Когда он вернулся к стойлу, оказалось, что за все это время Кей даже не пошевелилась. Он сел на колченогий стул у старого стола и, то и дело поглядывая на спящую, съел половину того, что оставил им Йейтс. На это ушло всего несколько минут, и после еды ему захотелось спать. Он жалел, что у него нет пледа, в который можно было бы уютно завернуться.
Пока Алекс раздумывал, куда бы прилечь, его спутница перекатилась на бок и освободила половину широкого шерстяного плаща. Он понимал, что делать этого не следует, но противостоять искушению не мог. Он лег на солому и укрылся свободной половиной плаща. Не будь он таким грязным, то лег бы рядом с Кей, а так он просто испачкает ее платье. Засыпая, Алекс недоумевал, как она могла проехать верхом такое огромное расстояние и остаться чистой? Но с другой стороны, умение оставаться чистой — это одна из загадок женщины, в этом он твердо убежден.
Глава 4
Алекс проснулся как от толчка и остался лежать с закрытыми глазами, прислушиваясь. Ничего не услышав, он встал и огляделся. На первый взгляд все вокруг было таким же, каким он оставил вчера, однако он чувствовал, что что-то изменилось — или вот-вот изменится. Отец говорил, что он унаследовал от матери крохотную долю ясновидения.
Мать всегда чувствовала, когда к ним кто-то собирался прийти, В шесть лет, видя, что мать торопливо прибирает дом, он уже понимал, что скоро случится нечто необычное, и его сердце начинало биться в приятном предвкушении. Между прочим, она никогда не ошибалась.