— Натан, гнида!
— Грубо, ик, грубо, разве так встречают врага и предателя? Где изобличающая меня речь? Где обвинения и обещания страшного суда? Где это все? Банальная ругань — это так обыденно.
Бывший советник клана Волих с трудом поднялся, опираясь на спинку стула.
— Вся эта херня только в твоем залитом варевом воображении, мне хватит твоей крови, — Жан сделал шаг вперед, встав в боевую стойку.
— А силенок хватит? — неуклюже качнувшись вбок, Натан нашарил что-то на полу, короткий взмах ногой, и с пола сорвался, блеснув в скудном освещении канализации, полуторный прямой меч, как влитой приземлившись в ладонь.
— Сзади! — несколько бойцов развернулись ко входу, откуда послышался рев тварей.
— Давайте поиграем, время у нас еще есть, минут десять эти идиоты еще продержатся, — Натан ткнул в сторону туннеля мечом, и как бы в ответ на его речь, оттуда раздались крики и вой. — Упс, а может, я их переоценил.
— Идите вперед, я разберусь! — Жан, не став больше медлить, разразился серией выпадов, от которых его противник легко увернулся. Вытянув второю рапиру, он поймал мелькающий перед собой меч на блок, одновременно целя в живот другой рукой. Шелест столкнувшегося металла прервался громким лязгом, и оба противника отскочили в стороны.
— Мне все уши прожужжали: растет гениальный воин, достойная смена, а на проверку ничего особенного. Эти твои, хе, — Натан разразился громким смехом, — иголки, мать твою, — подкинув лезвием меча бутылку с пола, он приложился к горлышку, — эх, годное варево, запасливый наш народ, тут неподалеку наше…
Взревев, Жан врезался в предателя, всей силой налегая на скрещенные рапиры.
— Не ори, — отступив назад, Натан дал противнику провалиться вперед и встретил того ударом гарды по лицу.
В последний момент Жан извернулся, убрав голову. Несколько резких взмахов, и они снова разошлись. Подняв руку, командир Рапир продемонстрировал окрашенное кровью лезвие:
— Иголка, говоришь?
— Браво, малыш, браво. Продезинфицируем! — Натан опять приложился к бутылке, которую так и не выпустил из рук, допив почти до дна, он вылил остатки на пересекающую щеку царапину. — Твое здоровье! — дорогостоящая посуда жалобно звякнула об решетку, расколовшись на множество осколков, и исчезла в потоке воды.
Поединок двух бывших товарищей разгорелся с новой силой, демонстрируя все мастерство лучших в клане фехтовальщиков. Они рубились, забыв об осторожности и окружающем мире, атакуя и обороняясь, нанося и принимая удары; их ненависть друг к другу разгоралась все сильнее и сильнее.
Между тем мир не стоял на месте, Сольвейн разделила отряд на две части, закрыв оба входа в зал, сама встала внутри раздолбанной трубы огромного диаметра, откуда твари валили еще большим потоком, чем через туннели.
— Помоги Жану, Ойк, слышишь меня!
— Не до того, кхе-хе, — мусорщик метался вдоль стен, простукивая булавой камень.
Цепная молния разорвала огромную пиявку, пройдясь губительной гребенкой по орде тварей, Соль восстановила барьер перед собой и снова заорала:
— Блядь, помоги ему, я не могу отвлечься.
— Так не, кхе-хе, отвлекайся, эта его битва, настоящий воин не будет рад вмешательству.
— Мы тут город спасаем или что? Какой, сейчас, нахрен, кодекс чести?
— Их битва нашему делу не помеха, — тяжелый груз на цепи просвистел в воздухе и впечатался в стену, выбив несколько камней.
— Ты что делаешь?
— Тут не пройти, кхе-хе, помнится, здесь смежный туннель имеется, даст Яростный, стена не толстая, — следующий сокрушительный удар оставил в каменной кладке заметную выбоину.
Натан перебросил меч в другую руку и приглашающе поманил своего противника. Оба бойца держались на одном уровне, не уступая друг другу, из-за чего сражение превратилось в состязание на выносливость, до первой, смертельной ошибки.
— Зачем? Зачем тебе это было надо? Ты был в совете клана, на самой вершине, люди уважали тебя, наверное, сильнее, чем нас с Цорхом, вместе взятых, ты вел Волих. Ради чего? Ради места шавки Ючгена?
— Шавки, говоришь? — Натан опустил меч. — Ты ничего не попутал? Для кого я был шавкой? Для него или для вас? Помнишь мое прозвище — цепной, весьма подходит помойной псине. Ох, добродетельные жители клана Волих такие трудолюбивые, сидят по своим норам, набивают подвалы жратвой. Они счастливы, пока есть идиоты, вроде моего папаши, готовые сдохнуть, защищая их шкуры, они с радостью прикроются тобой от клыков тварей и даже похвалят, если выживешь, чтобы поработать мясным щитом в следующий раз. Вот только не смей сходить с выбранного пути, сдохнуть во благо общества — большая честь, утешься этим, когда очередная клыкастая хрень вырвет твои кишки. Никто не сбежит от этой судьбы, иначе он узнает темную сторону народа Волих: их ненависть, презрение, отвращение. Теперь в их глазах ты не более чем грязь, не заслуживающая сострадания или понимания, — Натан полностью ушел в себя, пьяным голосом выплескивая на бывшего соратника годами точившую его болезнь духа. Его голос то срывался до хрипа, то поднимался почти до визга, перемежаясь всхлипами и шептанием. — Они думали, что сломали меня, подгребли под себя, заставили как марионетка дергаться под их указку. Защищай нас, решай наши проблемы, жертвуй, жертвуй, во имя процветания клана, а по-настоящему во имя жирных, сытых ублюдков — ненавижу! — Натан резко сорвался с места, осыпая ушедшего в глухую оборону противника ударами.
— Почему? Ты преодолел это, тогда в детстве, мне рассказывали! — убрав ногу от косого нижнего удара, Жан показал ложный выпад слева, пытаясь подловить взбесившегося предателя на контратаке. — Избавился от своего страха, сам избавился.
Натан хмыкнул, отведя лезвие рапиры в сторону, и со всей силы, перехватив меч двумя руками, рванул оружие вниз. Вывернувшаяся из ладони рапира зазвенела по решетке:
— Поведать тебе, как перебороть свой страх, малыш? Это очень просто! Найди что-нибудь более пугающее. Посмотри на этих мразей моими глазами, узри их истинное лицо, отвратительное и гадкое, после этого искаженные не покажутся такими уж жуткими. Просто животные. Что они могут? Убить? Разорвать на части? Право, это такая мелочь, наши уважаемые жители могут сжечь твой дух, заставить его гнить изнутри, вдавливая твою человечность в грязь, — Натан наотмашь размахнулся мечом, воздух застонал от многочисленных ударов, слившихся в неразборчивое мелькание. Жан вскрикнул, брызнула кровь; уклонившись от добивающего удара перекатом, он с трудом поднялся на ноги, зажимая пострадавший бок.
— Женщины, дети, старики — их ты так боишься?
— Не строй из себя дебила, слишком уж хорошо получается, не ровен час, поверю, — от стен отразилась громогласное хихиканье, Натан изменил стойку, опустив лезвие параллельно земле. — Кроме них паразитов, что ли, нет? А хоть бы и они, столько разговоров о воинской чести и смерти ради общего блага, ну так пусть поднимут свои задницы и защитят себя сами. Пустобрехи, как дело доходит до дела, только и могут убегать, подставляя друг друга под когти монстров.
Кровопотеря вытягивала силы, еще немного, и Жан уже не поспеет за своим противником. Он оглянулся по сторонам: сзади хлипкий заслон бойцов удерживал наседающих тварей, спереди ситуация зеркальная, из глубин канализации наверх пробивались не дохлые псины или волки, а настоящие чудовища, сражаться против которых в ограниченном пространстве туннеля — чистое самоубийство. И люди гибли, выигрывая своими жизнями лишние секунды. Мусорщик остервенело колотил стену, каменная кладка прогнулась, осколки летели во все стороны, но она держалась, принимая удары огромной, шипастой гири. Проклятая непрестанно материлась, ее голос из трубы отдавался глухим эхом, перемежаясь со взрывами и вспышками.
— Ну ладно, пора заканчивать, — он пригнулся, заведя руку за спину.
— Давно пора! Покажи свой лучший удар, малыш! — лицо Натана расплылось в мерзкой ухмылке.
Зал накрыла тишина, Жан не слышал ничего, кроме бешеного биения своего сердца, вся жизнь на острие рапиры. Один удар. Поражение или победа. Момент начала движения, мышцы взорвались болезненной агонией, сопровождающей преодоление человеческих пределов. Игнорируя боль, он видел только свою цель, стремился только к ней, в воздухе мелькнул брошенный кинжал, отбитый небрежным движением кисти, и жало рапиры, обогнув препятствие, врезалось в плоть.