— Видно что-нибудь? — Соль таращилась во тьму через дыры в проржавевших стенках.
— Вроде нет, — Жан занимался тем же самым, только чуть в стороне.
— Дуракам везет?
— Или они ждут, пока мы парами полезем наружу, а то и вовсе у люков засада.
— Все одно выбора нет, не идти же назад, даже не попытавшись.
— Давайте разом, на счет три, — Жан отошел, уступив место здоровому громиле с булавой, еще несколько похожих мордоворотов выстроились вдоль ослабленной преграды. По команде лидера они разом вдарили по ржавой стенке. Металл треснул и посыпался рыжими обломками, еще несколько ударов расширили проход, вниз спрыгнули первые бойцы. Раздались короткие команды, наспех построенные группы спешили к заранее назначенным люкам.
— Если дело выгорит, для потомков надо будет эту часть повествования немного подправить, — Сольвейн аккуратно спустилась вниз, оперевшись на подставленную руку Жана. Пол состоял из крупноячеистой решетки, и скакать по нему на каблуках было неразумно, тем более лишившись большей части ловкости и акробатики. Сзади что-то жалобно звякнуло, потом лязгнуло, протяжный, оглушающий скрип завершился сильным ударом. Чертова труба не выдержала и переломилась пополам; оставшиеся в ней люди посыпались, как горох из стручка, устроив кучу-малу из бронированных тел.
— Точно подправим, — прокомментировал Жан, наблюдая происходящее.
Яростный, наверное, сжалился над горе-диверсантами: все группы прибыли на место, не встретив сопротивления, без помех пробрались наверх, успев перебросить больше трети сил, когда их наконец обнаружили.
За пару минут боя раскидав всю ману, Соль схватилась за меч, она была в самом центре строя и махаться врукопашную, скорее всего, ей не придется, но рукоять оружия в ладони придавала уверенности. Все три группы моментально оказались в окружении, но для противодействия вторжению Сун-Ган пришлось покинуть стены, сил после разгрома на границах у них осталось не так много. Это и послужило сигналом к наступлению, союз, не медля ни секунды, пошел на штурм, град стрел окатил укрепления, осадные лестницы десятками уперлись в каменную кладку. Многоголосый клич-команда прошелся по рядам солдат, воины бросились вперед. Все как один, в атаку, наверх!
Плотная застройка подложила обороняющимся ту же свинью, что недавно атакующим, клановцы не могли быстро избавиться от возникших в тылу вражеских сил: узкие проходы, окна, дверные проемы домов располагали к удержанию позиций, сводя все стычки к дуэлям один на один, два на два, максимум, пять на пять. Численное преимущество потеряло решающее значение, уступив место личным навыкам, в которых отборные ветераны отряда Жана могли поспорить с любыми воинами в Амиладее.
Их группа оказалась в подвалах “дворца” Ючгена. Разделавшись с охраной на первом этаже, они разделились, капитан отрядил тридцать человек держать главные ворота, а остальные с боем начали свое восхождение по этажам — появился шанс закончить войну одним ударом, придушив змею в ее собственном логове.
Чем дальше пробивался отряд, тем сильнее ярость захватывала бойцов. Поначалу ветераны лишь хмурились, натыкаясь на комнаты с прикованными к кроватям рабами и рабынями, но это была лишь затравка к представшей перед ними галерее человеческих пороков и мерзости. Тут было все, на что способна изуверская фантазия денежных маньяков: каждая вторая комната — пыточная, каждая первая и того хуже. Солдаты зверели и ярились. Немногочисленная стража, пытавшаяся противостоять вторжению, уничтожалась с особой жестокостью, ветераны вымещали свой гнев на куцых заслонах клановцев, но легче не становилось, потому как за каждым поворотом обнаруживались все новые и новые мерзости. Сольвейн уже хотелось, чтобы Ючген оказался каким-нибудь трехголовым монстром со связкой торчащих из задницы щупалец, быть с этим ублюдком одного биологического вида стало невероятно постыдно. Ярость кипела внутри, как приготовившийся к извержению вулкан, душа желала крови, крови той твари, которая заставила ее все это увидеть, чтобы эта сука мучилась в агонии годами, веками и никогда не могла сдохнуть окончательно. Крича от ненависти, весь отряд стремился наверх, не обращая внимания на раны и потери, для каждого ветерана сейчас на последнем этаже засела гротескная пародия на Великого Лжеца, и она должна была сдохнуть. Ючген должен был сдохнуть.
Воины изрыгали проклятия, в мясо разделывая очередной десяток стражи, убить гниду, убить, убить, как заведенные, твердили они единственное слово, их кулаки до боли сжимали рукояти мечей, а глаза наливались кровью.
Наконец это случилось: предпоследний этаж, роскошные покои, богатство и лоск, вершина порока. Он что-то говорил, успел сказать всего несколько слов, которые никто не услышал за многоголосым кличем ринувшихся в битву клановцев. Личная стража Ючгена продержалась долгие пятнадцать минут, нанеся атакующим огромный урон, но итог сражения был предрешен, когда прокравшаяся в тенях Сольвейн вмазала крестовиной гарды лидеру Сун-Ган по макушке. Он упал на красно-золотой ковер, схватившись за пострадавшую голову, не монстр, не тварь из бездны, обычный человек, смазливый мужик лет тридцати пяти, в дорогих одеждах. Сольвейн до последнего боялась, что наверху они найдут пустую комнату, что виновник всего этого ужаса попросту сбежит, но сейчас она понимала: Ючген не мог так поступить. Он не мог бросить свою империю грехов, без нее он никто, все связи, все договоры действовали до тех пор, пока крепь Сун-Ган была под его властью. Ему некуда было скрыться: уйди он с набитыми золотом карманами, через некоторое время бывшие торговые партнеры его найдут и разделают, как говяжью тушу. Это логово мерзости — все, ради чего он существует, из-за чего он нужен миру богатых извращенцев, лишенный этого Ючген не более чем валяющийся на земле кошель с деньгами. Просто хитрый, бессовестный ублюдок.
Сольвейн придавила Ючгена ногой и занесла меч, все в комнате застыли, ожидая финального удара, он что-то кричал, что-то предлагал, это не имело никакого смысла, но руки не наносили последний удар, проклятая не хотела для него легкой смерти. Будь у нее под рукой тот кинжал, созданный из тела вожака недоволков, Соль не задумываясь пустила бы его в ход.
— Ну что ты малышка, разве у нас ничего не осталось? — над ухом раздался возбужденный женский голос. — Мы такие запасливые, несомненно, всегда найдется что-нибудь прекрасное, настоящее чудо, произведение искусства, — прямо перед Соль в воздухе из багряных нитей и капель крови соткалась женская фигура, мир вокруг замер, воины отряда погрузились в непонятный транс, раскачиваясь на месте.
— Маша?
— Да! Да! Именно, — алая волшебница, подскочив вплотную, перехватила ладонь Соль и засунула ее себе между ног. — Чувствуешь, как я рада тебя видеть, я здесь ради тебя, ради нас обеих.
Сольвейн повело, ей стало неожиданно хорошо и приятно. Увенчанные длинными ноготками пальцы Магды до крови впились в грудь проклятой, боль пронзила тело, но какая-то необычная, сладкая боль. Соль застонала от наслаждения.
— Я здесь, я с тобой, я готова исполнить любое твое желание. Мы желаем боли, желаем ненависти, желаем любви. Враг у наших ног, подходящая кара, у нас есть подходящая кара, насладимся чудесным зрелищем. — Маша впилась в губы Сольвейн долгим поцелуем, острые зубки прокололи нежную кожу, по подбородку красавицы побежали капли крова. — А теперь…
Удар в живот прервал слова алой волшебницы, но Сколотов не позволил ей упасть, его ладонь сжала горло Магды и впечатала ее в стену.
— Совсем сдурела, что ли?
— Ах! Хахаха, — она смеялась, обхватив руками свою шею, но не стараясь освободиться от захвата, а только сильнее сдавливая пальцы. Возбужденно хрипя и задыхаясь, алая смотрела на разгневанное лицо Соль восхищенными глазами. — Боже мой, еще, еще.
— Больная, — Сколотов отдернул руку, но тут же пожалел об этом, освободившаяся сумасшедшая тут же полоснула его ногтями. — Ах, ты, — сильный удар отбросил веселящуюся мазохистку обратно на стену.
— Спасибо, малышка, мне так этого не хватало, — поднявшись как ни в чем не бывало, Магда растворилась в воздухе, чтобы тут же появиться за спиной, она обхватила Сольвейн руками и прижалась к ней сзади. — Тише, тише, я буду ласковой, нельзя требовать все сразу, иначе в наши отношения закрадется обида, крохотное, ничтожное чувство, не чета настоящей ненависти, пусть она не моя, все равно приятно ощущать ее на своем теле, прелюдия боли. Ты все еще желаешь этого? Попроси меня?