***
Лоренсо решил выезжать уже на следующий день, надеясь застать Войко в Риге - он слышал из вполне надёжных, по его мнению, источников, что он со дня на день куда-то уедет - службы в Румынии работали без перебоев и проблем, а у отца Ласло был слишком говорливый помощник - как тут не воспользоваться столь дивной возможностью? Однако надо было торопиться, уж слишком Радулеску был непостоянен в своих решениях и вечных прятках ото всех: и от инквизиторов, и от собственных друзей. Карреса успел хорошо изучить своего давнего врага и наверняка знал, что он не доверяет никому, кроме ещё одной головной боли для всей Святой Церкви - Драгоша Чицу. Даже родная сестра не оказалась достойно того, чтобы знать о его планах, а этот вертлявый колдун напротив. Что же их такое связывает? Инквизитор часто думал над этим, раз за разом перечитывая личное дело этого румынского дворянина, но так и не нашёл ответа. Это, видно, было одной из тех тайн, которую знали только двое. Два неуловимых еретика. Мысли Лоренсо прервала Адорасьон, неожиданно появившаяся из-за угла верхом на вороном жеребце полностью готовая к любым дорогам. Она презрительно посмотрела на спутника, ухмыльнулась и кивнула в сторону ворот: - Ну, едем, перуанец? - Едем, палач в юбке, - практически беззлобно отозвался Каресса, которому в сущности было несколько всё равно, каким образом она будет раздражать его. Он твёрдо решил не поддаваться на провокацию, понадеявшись, что таким образом Кастанеда надоест быстрее, и она оставит его в покое. А подколоть в ответ было просто обязательно, иначе нельзя, но в целом он не планировал раздражать эту, на самом деле, сильную женщину. Он успел поразмыслить и над её словами и даже проникнуться некоторым уважением - она, похоже, не использовала положение отца. - Молодец, не мямлишь, - одобрительно бросила Адорасьон, чуть кивнув Лоренсо. - Это хорошо, когда мужчины могут что-то ответить, знаешь ли. А то насмотрелась я на всех этих кардиналов. Честно, так раздражает то, как они перед отцом стелются. Жутко просто от этого. - Не сомневаюсь, - кивнул Карреса. - И часто приходилось присутствовать? - Ну, не то чтобы, но когда съезжались, это было невозможно, честно тебе сказать. Ой, я на ты уже, ничего? Не терплю на вы, а вчера как-то само сорвалось. Бывает, в общем-то. Ну, не держи обид. Не люблю, когда обо мне судят по тому, кем я родилась. Да, я женщина, ну и что с того? Это не всегда что-то значит, Лоренсо, вот правда. Да только не знаю, кто бы это, кроме мне подобных, понял. Вот ты думаешь, почему я не замужем, зачем вообще этим всем занялась, при моей-то красоте. Так ведь? Лоренсо коротко кивнул, поражённый её откровенностью и глубоким горем, которое она всегда, похоже, прятала где-то в себе, так и не решившись никому открыться. Он не знал причины, по которой она открылась ему, но было в этом что-то, что устыдило инквизитора и заставило переменить мнение. - Всё бы хорошо, но есть у женщины кое-что, что она неизменно должна отдавать обществу. Детей, перуанец. Меня постигла страшная для моего статуса участь - я совсем не могу их рожать, как бы я того не хотела. Представляешь, такой козырь в руках Папы... и сорвался. Всю жизнь я борюсь за право называть себя Кастанеда и быть дочерью своего отца - я даже не знаю, любит ли он меня, ведь я разрушила все его планы. Лучший инквизитор Толедо - это отнюдь не плохо, многие бы хотели оказаться на моём месте, но вот по сравнению с королевой или хотя бы великой герцогиней это ничто. Выгодный брачный союз и поддержка сослужили бы гораздо большую службу, нежели отлов неугодных Церкви, - тут Адорасьон запнулась и низко опустила голову, чтобы Лоренсо не видел её лица. Её плечи коротко вздрогнули, затем она вновь посмотрела на Карреса, одним движением откидывая волосы назад. Её глаза чуть покраснели, а губы неприятно изогнулись. Лоренсо отчётливо понял, что она плакала. - Ну, чего нет, тому и не бывать, - Кастанеда покрепче сжала ногами бока коня. - Едем, перуанец, едем, дорога не ждёт, а этот румын хитрый, как змей. Гони коня.