1. Раскопки
Когда до поверхности оставалось пять метров, мой шнур резко ослаб, и я полетел вниз головой, рискуя разбиться об острые камни. Чудом затянувшийся страховочный трос остановил мое падение в паре сантиметров от каменного обломка.
— «Мой напарник, решил убить меня?» — со злостью подумал я, вися вниз головой.
— Черт! Аккуратней, Бочка!
Но, на мои возмущения никто не ответил.
Я крикнул еще сильнее: — Эй! Там! Наверху! Ты, что творишь?!
В ответ опять была тишина. Громко крикнуть, вися вниз головой, не очень-то и выходит.
Я начал выворачиваться из неудобной позы, а в проеме потолка показалось озадаченное лицо горе-альпиниста Бочки: — Эй, ты чего, там?!
— Я чего?! Это ты, чего?! — Кричал я на друга в скрюченной позе. — Ты чуть не угробил меня. Еще полметра, и — Все.
— Прости, я не знаю, как так вышло. Я тебя не слышал. Трос был все время в натяжке, и я его не отпускал.
— Странно! — сказал я вслух, а сам подумал, — «Валера хоть и «гад ползучий», но врать он не умеет. Ладно, потом разберемся».
— Отстегиваюсь!
Я, уперся одной рукой в пол, при этом она утонула в многовековом слое пыли. Ужасное ощущение. Клацнул карабин, рука соскользнула на чем-то гладком, и я повалился на пол, сильно ударившись ногой.
От пронзающей боли потемнело в глазах. Я на мгновение потерял ориентацию. В ушах сильно зазвенело. Только я собрался вспомнить «великий могучий», как услышал над ухом, какой-то шум.
— «Кто-то говорит?» — спросил я сам себя.
Сжав от боли зубы, я с уже несдерживаемой злостью обратился к своему напарнику.
— Бочка это ты? Ты чего спустился так быстро?
Но кто-то продолжал говорить, не обращая на мое возмущение никакого внимания. Я прислушался — говорил явно мужской голос, но это был не Бочка. В монологе оппонента слышалось возмущение, и явно в мой адрес. Но разобрать слов я не успел. Сильный удар чем-то большим и тяжелым пришёлся мне по ребрам. Меня отбросило, куда-то в сторону. Все плыло перед глазами, а в ушах опять зазвенело. На инстинктах я свернулся клубком, прижал руки плотнее к бокам, закрыв ладонями уши, и приготовился к получению тумаков. Но меня, никто больше не бил. Странно. А что было еще страннее, я уткнулся лицом не в пыльный пол старинного помещения, а в кучу чего-то мягкого и мерзко пахнущего.
— «О нет!» — Похоже, это были чьи-то экскременты. Они пробили мне нос запахом аммиака до самой макушки. Но я по-прежнему не мог разлепить слезящиеся от зловоний глаза. Зато, это помогло слуху быстрее вернуться в норму. Но я не услышал тишину сырого подземелья или хотя бы голос друга. Со всех сторон стоял гомон тысячи голосов, как в час пик на стихийном рынке.
Мне кое-как удалось открыть один глаз, и я ужаснулся представшей передо мной картине. Десятки ног, лап, копыт, когтей сновали туда-сюда. От испуга я дернулся в противоположную сторону и врезался во что-то головой. В глазах опять потемнело.
— УУУ! Больно — то как! — Голова просто раскалывалась, я медленно приходил в сознание.
— Где я нахожусь!
Вставать было страшно. Кажется, я какое-то время был в «отключке». Полежав с полминуты и ничего не услышав, я решил приоткрыть глаза и увидел сводчатый потолок с дырой посредине, из которой торчало озадаченное лицо моего друга. В голове начали проясняться последние несколько минут страданий моей бренной тушки, но логического объяснения, тому, что произошло, я найти не смог.
— «Возможно, это был лишь сон в беспамятстве?» — подумал я, и поэтому списал все на сильную усталость последних дней и не стал ничего говорить другу.
Так и не вставая на ноги, я стал массажировать ушибленное тело и вспоминать, как меня, Арсененко Тимофея Никитича, угораздило променять спокойную жизнь, на уставшее немытое тело, хронический недосып и большой наливающийся синяк на все тело.
Мы с моим другом археологи. Ну, почти археологи. Так сказать — «неофициальные искатели приключений». Точнее мой друг Быков Валерий Валерьевич, сходу, по какому-то, известному лишь ему, умозаключению, записал нас в поклонники Индиана Джонсона.
Я конечно же не хотел всего этого. Я просто хотел жить как среднестатистический парень, в среднестатистическом городе Москва, со среднестатистическими потребностями. Но нашлось то, что выбило всю мою жизнь из этого длинного и прекрасного словосочетания. А точнее — тот — мой друг — Валера, он же Бочка. Он был просто огромной свербящей занозой в моей жизни, помешанный на раскопках и разгадывании всяких тайн. Бочка решил, что мне по умолчанию должно нравиться «играть с ним в археологов», так как мой отец был археологом.
Эта наука у меня уже «сидела в почках». Но, к сожалению, Бочка игнорировал тот факт, что археология являлась моим образом жизни с детства и порядком надоела. Моя мама весь день пропадала на страшно секретной государственной работе, даже папа не знал где, поэтому археологическая деятельность отца, стала моим основным познанием мира с пеленок — что за долгие двадцать лет жизни превратила меня в археологического ненавистника. Копание в грязи в поисках останков прошлого, в течении всего юношества уже не вызывают ничего кроме раздражения и нервного тика. В тайне от всех я старался найти свой собственный путь в жизни и приобщить к этому душевному порыву своего верного соратника и лучшего друга Валеру, но Бочка был неумолим и с непоколебимым упорством продолжал делать мою жизнь невыносимой, разгадывая очередную тайну прошлого. И только ради нашей дружбы и общения с товарищем я был готов опять лезть в очередную археологическую яму.
Я уже стоял на ногах, когда Бочка спустился рядом со мной и принялся сразу же заниматься установкой освещения с кучей всяких вспомогательных приборов. Когда мой коллега нажал кнопку светового регулятора, то все помещение озарил свет диодных ламп, я невольно зажмурился, пытаясь привыкнуть к резко изменившемуся световому фону.
— Бочка ты совсем сдурел! Предупреждать же надо! То чуть голову не проломил! То чуть не ослепил!
В ответ от Бочки послышалось лишь невнятное — «Угу».
Протерев глаза и сфокусировав более-менее зрение, я уже хотел было найти эту наглую «морду» и заехать по ней, но так и остался стоять, как вкопанный. С противоположной стены, да и со всех стен в целом на нас смотрело изображение порождения неизвестного художника. От самого пола до потолка четыре квадратные стены были буквально снизу доверху усеяны узорами яркой цветовой гаммы. Причем не было ни одного свободного места на стене — все было закрашено различными палитрами красок. Узоры перетекали из одной фигуры в другую, менялись и переплетались в причудливых формах. Ни одного повторения. Каждый раз, меняя ракурс просмотра, появлялись новые рисунки. Это так завораживало и цепляло, что залипли мы с Бочкой основательно — минут так на пять не меньше. Так бы и стояли всю вечность с раскрытыми ртами, если бы мой взгляд не зацепился за что-то светящееся, под толстым слоем пыли.
Пока Бочка «пускал слюни», я взял большую метелку и начал отчищать пол от многовековой пыли. Оказалось, что под толстым слоем «старины» был не просто каменный пол, а мы стояли на больших прозрачных плитах с вкраплениями непонятного металла. Бочка на мои действия не обратил ни малейшего внимания, а все также бездумно втыкал в рисунок на стене.
Я начал его трясти:
— Эй! Бочка! Соберись! Хватай метелку и помогай мне расчищать пол.
Пока Бочка осознавал сказанное, я продолжил сметать пыль от центра помещения к стенам.
И тут меня осенило. Я схватил свою мыльницу, так называемый полупрофессиональный фотоаппарат. Залез в лямки страховочного пояса и начал карабкаться наверх по основному стропу. Бочка, узрев мои действия испугано спросил:
— Арсен, ты чего? Ты так «впечатлился», что хочешь быстрее вылезти отсюда?
— Нет! Я сильно ударился головой, когда меня упустил на пол один урод.
— Да, ладно тебе! Я же извинился.
— Ладно! Проехали «убивца». Я залез сюда потому, что понял, что и пол имеет какой-то узор или орнамент на всю площадь. Поэтому сверху хочу глянуть и сфотографировать.
Пока я лез под потолок. Бочка расчистил от пыли большую часть ровной площадки. И я начала фотографировать открывшийся картину.