А рассказывал он вот о чем. Волшебники были всегда. Только поначалу выполняли функции племенных шаманов, пытаясь выколдовать что-нибудь этакое, но нередко бесполезно, а местами даже с вредом для здоровья — как своего, так и окружающих. Для того чтобы создать действенное заклинание, необходимо было сконцентрировать вокруг себя чары, которые пронизывали здешнее пространство невидимыми потоками наподобие наших радиоволн. Затем требовалось в точности отразить структуру заклинания рисунком, сделанным с помощью некоего типа транслятора в виде палочки. Малейшая неточность — и эффект принимал стихийное направление с непредвиденными результатами вроде неуместно выросших в подмышках клыков или выжженного урожая вместо обильного полива. Еще одна проблема заключалась в том, что свободные чары для полноценного заклинания приходилось концентрировать довольно долгое время, которое очень жалко было тратить на эксперименты. Поэтому каждый волшебник имел наработку из примерно десятка более-менее проверенных заклинаний, с помощью которых и мог достаточно эффективно исполнять свои обязанности. В рутинную работу чародеев входила охрана племени от нечисти, лечение населения по мере сил, помощь с урожайностью и, самое главное, содержание окружающих в страхе и почтении.
От обычных людей, между прочим, волшебники ничем, кроме своих способностей, не отличались — ни анатомически, ни физиологически. Способность управлять чарами являлась неким подобием таланта, дарования. Только если, например, выдающийся художник способен изобразить потрясающей точности портрет, а обычный человек тоже может что-то похожее накалякать, то в волшебстве — ты либо умеешь управлять чарами, либо нет. Промежуточных вариантов не существует.
На новый уровень развития волшебников вывел опять же Мстислав Радзивилл. Правда, поначалу не все у чародеев с иноземцем ладилось. На будущего князя, как на представителя иного измерения, чары действовать наотрез отказывались, что вызывало бурю негодования среди пытавшихся сопротивляться объединению племен волшебников. Хотя впоследствии, по окончании создания Великого княжества Мидлонского, несомненные перспективы создавшегося положения чародеи видели даже во сне с закрытыми глазами, пуская слюнки нетерпения на подушку. Свобода и безопасность передвижения привели к образованию множества новых связей, знакомств, отношений. Теперь можно было все знания, эмпирически накопленные в разных уголках Поляны, собрать в одном месте, стократно расширив свой кругозор.
Волшебники устроили в Гладе первый Сейм Чароведения, на котором демонстрировали несчастные крупицы того, чему ценой неудач, травм, ссадин и увечий научились за долгие десятилетия, зато впитали в себя от каждого другого участника, с миру по нитке, море новых, ранее невиданных возможностей.
Чародеи договорились съезжаться на Сейм каждый год в плановом порядке и по экстренным показаниям — в случае непредвиденных ситуаций. Где-то на шестом съезде представители северных областей из-под Ледяных скал привезли стеклянные шары, выступавшие в роли емкостного носителя чар. С их помощью можно было держать под боком большое количество волшебной энергии, вместо того чтобы долго концентрировать ее из окружающей среды. Для проведения ритуала, чтобы наполнить шар, требовалось около суток, зато заряда хватало на очень долгое время. Это было нечто сродни изобретению скорострельного оружия и сделало волшебников намного более могущественными.
Одним из представителей чародеев был поначалу ничем особенным не выделявшийся волшебник по имени Кащер, который орудовал в самом тривиальном городишке на юге Мидлонии, регулярно посещал Сейм, а из всех отраслей чароведения больше всего увлекался мастерством исцеления. Сам по себе он был человеком довольно угрюмым и необщительным — друзей, женщин и детей за ним не замечалось. На Сейме вел себя как заправский партизан, то есть своей информацией делился чуть ли не под пытками, да и то вряд ли всей. Так, показывал пару заклинаний по заживлению чирьев и лечению икоты, но ничего более серьезного, зато на новые фишки коллег смотрел — как подростки видео с пометкой «ХХХ». В общем, полностью производил впечатление хронического провинциала, который сам толком ничего не может, но у корифеев поучиться не прочь. Большинство даже не знало, как его по имени, поэтому всерьез Кащера никто воспринимать даже не пытался. И очень зря.