– Не обращал на это внимание. Отличительные знаки полка – белые полосы на хвосте и фюзеляже, но вообще-то на это внимание не обращал.
– Звездочки рисовали?
– Ни в коем случае, это серьёзно. Делом надо было заниматься.
– Где было тяжелее, в истребительной авиации или на У-2?
– Нет такого понятия – тяжелее.
– Где вам было комфортней?
– После войны на земле. Ты понимаешь, истребители тоже несли большие потери в воздушных боях. На У-2 ночью летали на хорошо защищенные цели – тоже свои неприятности. Война в любом случае – это плохо. Как-то можно к ней приспособиться, войти в ситуацию, быстрее решать внезапно возникающие задачи, но нравиться она не может. Я, например, никогда не трусил и был уверен, что чем больше человек думает о себе, тем меньше о том, что он делает. Я не тратил внимание на спасение собственной шкуры – знал, что ей надо платить. Все внимание я сосредотачивал на выполнении боевой задачи будь то бомбардировка цели или прикрытие группы штурмовиков.
Запомнилось еще, как своего единственного «мессера» сбил. Прикрывали мы бомбардировщики Пе-2. Они отбомбились и начали разворачиваться к себе. Откуда-то взялась пара «мессеров». Мы на них парой. Уцепился за ведущим. Поскольку бомбардировщики уже разворачивались домой, я решил: «Дайка его погоню подальше». Догнал его у самой земли. Подошёл к нему близко и сбил. Вообще «мессер» очень хороший самолёт. Маневренный, скоростной. Единственный недостаток – шасси, на пробеге мог развернуться, как и наш И-16.
– Насколько сложно освоить истребитель после У-2. От летчиков слышал, что тем кто переучивался с У-2 пилотаж давался с трудом.
– Это зависит от человека. Даже если ты летишь на У-2, ты всё равно летчик. Хоть на четырёхмоторный тебя посади, ты и его приведёшь. Что касается пилотажа, если человек морально и физически подготовлен, грамотный лётчик, тот он всё осваивал хорошо.
– Как Вас награждали?
– Когда летали на У-2, мы подчинялись ВВС 34-й общевойсковой армии. Командовал ей генерал Берзарин. Вот он мне и Мише вручал первый орден Красного Знамени летом 1942 года. Когда я переучивался в ЗАПе на истребитель, пришёл орден Отечественной Войны I степени. Этот орден на подвеске тогда котировался выше Красного Знамени. Вручал его Полынин, командующий 6-й воздушной армией. Ну а потом два ордена Красного Знамени получил, воюя на истребителях. Когда закончилась война получил звание Герой Советского Союза. За войну в Корее награжден Орденом Ленина и Красного Знамени. Последний орден Красного Знамени получил за освоение новой техники и полёты в сложных метеоусловиях.
Закончилась война. Мне «героя» присвоили. Я, честное слово, знать, не знал сколько я насбивал – считать их не входило в мою задачу. Если будешь считать – обязательно не вернёшься. Я делал свое дело. Ведь воевали не для того чтобы сбивать, а чтобы выполнить задачу – не дать атаковать бомбардировщиков или штурмовиков или не допустить бомбардировщики противника к линии фронта. Ни разу задачу сбивать не ставили. Хотя мы ходили
на свободную охоту, но мне не приходилось встречаться с воздушным противником. Когда домой иду, там мог проштурмовать паровоз, колонны. В 1947 году начали переучиваться на Миг-9. Базировались в Калинине Машина была ещё не совершенная. Аварий и катастроф было много. Где-то в 1949 году, я уже к тому времени был инспектором по технике пилотирования дивизии, дали Миг-15. В 1950 году нашу 5-ю Гвардейскую дивизию направляют в Китай в район Мугдена. Потренировались там сами, потом дают команду, переучить китайских лётчиков на МИГ-15. Вот так я два полка китайских лётчиков переучил. Можно сказать из ничего сделали лётчиков. Вообще, они педантичные, внимательные. Общались через переводчика, ну и конечно кое-какие фразы выучили. Самое трудное – это руководство полётами. Учили их на Як-17, а затем сразу выпускали на Миг-15. Летчик заходит на посадку. Я ему говорю через переводчика: «пониже», а переводчик понял: «Низко». Лётчик тянет ручку и сваливается. Этот эпизод нас заставил самим командовать. Сам брал микрофон и руководил этими полётами по-китайски, что мог. До того наблатыкались на китайском, что когда нам прислали переводчика из Москвы и мы с ним пошли в магазин, то китайский торговец меня понимал лучше, чем его.
Вскоре мы получили задание лететь в Корею. Перелетели на аэродром Андунь. Вначале на перехват американских бомбардировщиков поднимали лётчиков, которые не были заняты на переучивании китайцев. Потом стали и нас привлекать. Параллельно шло реформирование структуры наших войск в Китае и в результате я был назначен командиром 28-го Гвардейского полка. В полку больше 50% лётчиков имели опыт Великой Отечественной Войны. Они, как правило, были ведущими. В основном вылетали на отражение налётов, на прикрытие войск. У американцев поначалу летели на штурмовку Р-51 Мустанг. Мы их гоняли. Одного Мустанга я сбил. Потом появились Р-84 Тандержет, а за ними пришли Сейбры.
– Почему когда Вы, даже став командиром 28-го Гвардейского полка, вы все-таки продолжали летать, более того летали успешно?
– Я начал летать ещё не будучи командиром полка. А потом у этого самолёта было хорошее вооружение и скорость. Я чувствовал, что во мне есть не то чтобы избыток энергии, а желание померяться силами. Ну и потом летать – это то главное, что я умею, это моя работа… Всего в Корее я сбил пять самолётов – Мустанг, два Б-29 и два Ф-86. Однажды пошёл на разведку с ведомым тысяч на 7-8. Смотрим, внизу на юг в сторону Анею идет девятка бомбардировщиков. Я туда. Ведомый меня потерял. Я внезапно появился ответного огня не было. Сблизился хорошо. Конечно, не как с немецкими истребителями, но здесь и трепать раньше начинает – у него же размах крыльев вон какой. Метров с 600 как дал по двигателю… Получилось, загорелся. Это первый. Потом еще… Меня там один раз хорошо сбили, но я не выпрыгнул. Как получилось? Провели бой с Ф-86-ми. Я сколько смог своих собрал и повел на аэродром. Привёл, они стали заходить на посадку, а я прикрывал их вместе со своим ведомым. К нам на аэродром и «Мустанги» и 86-е ходили. Штурмовать не штурмовали, но сбивали при заходе на посадку. Потом и ведомого отправил садиться. Смотрю взлетает наша пара, которую вел мой заместитель Мухин Боря. Вдруг удар и что-то не то с самолётом. Обратил внимание, что на правой кромке крыла и что-то оторвалось. Фонарь спереди лопнул. Ну думаю: «П…ц! Все! Готов». Со скольжением ушёл. Чувствую, не слушается машина, приборы по нулям, направляюсь к аэродрому, подхожу. Прибор не показывает скорость. Фонарь разбит, ветер гуляет. Плохо было видно. По радио передал Мухину: «Заведи меня на посадку». Молодец, пристроился. Со снижением заводит меня на посадку. Он ушёл, я начал выпускать шасси, правая стойка вышла, передняя – на половину, левая совсем не вышла. Приземлился на полосу, меня потащило на грунт, хвост поднялся сейчас скапотирует…. и тут он опустился назад.
Был ещё такой курьезный случай. Провели бой. Как же получилось… Я остался один. Смотрю какой-то самолёт, я так крутнулся и мы с ним оказались рядом. Это был «Тандерджет». Чувствую, что лётчик меня видит, и я его вижу. Не то, что я струсил, но не мог принять решение как поступить. Разошлись.
– В свободное от полётов время, чем лётчики занимались?
– Кто читал, кто играл в карты, домино, обсуждали бои, спорили иногда.
– Во время обеих войн примеры, предчувствия, талисман были?
– Ничего не было. Я неверующий. Меня это никогда не беспокоило.
Такой еще случай был. Сменяла нас дивизия Кожедуба. Командный пункт полка был на сопочке, аэродром хорошо просматривался. На командном пункте находился Кожедуб. Его лётчики не летали, только мои. Нас подняли на перехват группы бомбардировщиков. Мы их разогнали и возвращались домой. Как правило, результаты бомбометания фиксировал самолёт-фотограф. И в тот момент когда мы подошли к аэродрому через него проходил этот Б-29. Кожедуб по радио говорит: «Видите его?» – «Вижу». – «Атакуйте». Я подхожу. Думаю: «Сейчас врежу!» Раз! Не стреляет! Перезарядил – нет ничего. Ведомый подходит – коротенькая очередь: «Командир – ничего нет». Что делать? Домой идти. Говорю: «Боеприпасов нет». – «Тарань». Я промолчал, ничего не сказал. Сел. Он улыбается: «Что же ты?!» – «А ты бы таранил? Чем таранить?» Он заржал…