— Коли ногой ступили — земля наша! — хвалились казаки.
— Пусть Русь на ней стоит!..
— Русь!
— Надобно государю в воровских делах повиниться, бить низко челом и подарками, землицей повоеванной, соболями, лисицами и иными добычами.
Ярофей замолчал, казаки зашумели:
— Царь и без наших добыч богат!
— До царя, Ярофей, далече!..
Вышел на круг Соболиный Дядька. Горячился, говорил скороговоркой:
— Смекаю: умное молвил Ярофей! Попытаю вас, казаки! Чьего мы подданства? А?.. На какой вере стоим? А?.. Ну, молвите, казаки!..
Молчали недолго. Речи Соболиного Дядьки пришлись к делу, распалил он казачьи сердца.
— Московскому царю повинны!
— Подданные белого царя!..
— Крест на груди носим!.. Вот!..
И решили нерчинскому воеводе отписать грамоту, послать дары, просить милости царской, подмоги и утвердить крепко Русь на дальнем Амуре.
В Нерчинский острог Сабуров отрядил тринадцать казаков, над ними поставил Пашку Минина. Подарки царю — соболи отборные, лисицы огневые да многие иные добычи — уложили на десяти возках. Отправили в Нерчинский острог и пленную даурку Эрдэни с младенцем, чтоб показать, каковы иноземцы обличьем, похвалиться своими ратными удачами.
Возки тянулись гуськом. Жонки тех казаков, которые поехали в Нерчинск, шли за возками, провожали.
В тот вечер немногие легли дотемна спать. Сидели албазинцы у камельков и в сотый раз спрашивали друг друга:
«Какова-то удача будет? Привезет ли Минин помилованную грамоту? Снимет ли царь опалу и гнев свой тяжелый?»
Посудачили горячо и разошлись по своим избам. Притихла крепость, лишь дозорный казак оглядывал темные дали, ожидая рассвета.
Гантимур
Нерчинский острог находился в большой тревоге. Охочие люди и лазутчики, что по нехоженой тайге и монгольским степям доходили до иноземных рубежей, приносили страшные вести.
Воевода Нерчинского острога Даршинский писал московскому царю: «…мунгальские и тунгусские ханы, зная наше малолюдство и слабость ратную, грозят огнем, чинят разбойные набеги, пленят и калечат русских людей во множестве. Землицу, на коей воздвигнут твоим, пресветлый государь, именем Нерчинский городок, оговаривают своей и сулят идти войной. Кричат громогласно: за нами, мол, стоит несметная рать земли китайской, а китайский-де император, богдыхан, над всеми государствами властен. Тот богдыхан титло на грамоте ставит нагло и твердо: „Говорю сверху на низ, ответствуйте мне снизу вверх“. Молю тебя, пресветлый государь, слезно: пошли ружейных дел умельца, — самопалы ржавые, пушки-маломерки чтоб наладить, — добавь ратных людей, запасов свинцовых и пороховых».
Ратные люди Нерчинского острога днем и ночью крепили бревенчатый частокол, рвы углубив, пускали в них воду из Нерчи-реки, по-за рвом клали коряжины, били «чеснок» — острые колючки из железа, вели строгие дозоры.
Опечаленный воевода сидел у оконца, ожидая лазутчиков. Ускакали они в монгольские степи до зари третьего дня, и ни один еще не вернулся.
К вечеру прискакал первый лазутчик — Васька Телешин, высокий тонконогий казак в серой козлиной шапке набекрень.
Он покинул коня средь воеводского двора, взбежал на рубленое крыльцо и зычным голосом всполошил воеводу: «Тунгуса изловил, батюшка-воевода! У реки Аргуни мыкался, без драки отдался».
Тем временем казаки волокли на воеводский двор пленного эвенка. Эвенк на малопонятном языке требовал толмача, через него сказал воеводе:
— От князя Гантимура с вестью… Князь со всеми юртами, женами, детьми, скотом и животом бежит из китайской земли, просит русских взять его под свою руку.
Эвенк вытащил из-за пазухи первейшего соболя и, упав на колени, положил подарок к ногам воеводы.
Воевода недоумевал.
Вероломство и лукавство врагов беспредельны, боялся воевода подвоха, на эвенка смотрел с опаской.
Обласкав, спросил лукаво:
— Какой нуждой гоним тот князь Гантимур?
Эвенк уклончиво отвечал:
— Голова моя мала, великих княжеских дел не объяснит. Князь сам расскажет русскому князю обо всем.
Воевода попытался выведать у пришельца хоть что-либо о китайской силе:
— Как мог Гантимур убежать от китайского царя? Разве не сыскали в Китае гонцов скорых догнать того князя?
Посланец стал словоохотливее.
— Богдыхановы мечи никого не милуют. Плачет китайская земля…