— С кем та война учинилась? — удивился воевода.
Посланец путался, многого и сам толком не знал.
Воевода хоть и слабо верил, что внутренняя борьба охватила неведомый Китай, однако был рад: «Коль не врет тунгусишка, то ладно и нам ко времени». Воевода послал навстречу князю Гантимуру малую рать, приказал настрого не допускать людей Гантимура до Нерчинска, а привести лишь самого князя.
Гантимура привели не как пленника, а как доброго витязя. Перед воеводой предстал муж рослый, телом крепкий, в дорогой парке, подбитой лисицей, в мягких лосиновых сапогах с прошвой, в высокой китайской шапке, опушенной черным соболем и повитой бисером-самоцветом. Поверх парки — поясок китайского изделия с серебряными бляшками на кожаной бахроме; по пояску искусно нанизаны зубы рыси, волка, кабана, на плечах — хвосты белок. Гантимур широколиц и смугл, глазом прям и смел, голосом тверд. Перед воеводой положил он повинные подарки: бархатистые шкурки соболей, лисиц, золотую чашку китайской резьбы, серебро в слитках.
Воеводе рассказал князь тайну своего поспешного бегства. Бранил резким словом маньчжуров, жаловался на тяжкие обиды, чинимые ему и его родичам людьми богдыхана.
— Желаю кочевать, — говорил Гантимур, — в мире, под твердой рукой русского царя, платить соболиный ясак сполна.
— Отчего же те обиды и лихости? — спросил воевода, зорко оглядев князя.
Князь поднял голову, на воеводский огляд ответил:
— Грызутся богдыхановы люди меж собой, псам подобно, делят юрты и скот эвенков, В кровопролитии междоусобном пылают города и села. Бегут эвенки…
— Отчего ж те междоусобицы? — хитро прищурился воевода.
— Богдыхан маньчжурских кровей… Стонут китайцы, горько им это владычество Цинов. Норовят сбросить Цинов, как вол ярмо, оттого повсюду кровь и огонь.
Воевода не понял незнакомое для него слово, решил, что Цин — имя богдыхана, и спросил:
— Какой Цин обличьем, какую ратную силу имеет?
Гантимур чуть приметно усмехнулся:
— Царствование Цинов — черный дым разбойных маньчжуров, захвативших Китай. Ныне царствует на троне молодой маньчжурский богдыхан Кан-си. Ратью похваляется: она-де может весь мир покорить.
Воевода ущипнул бороду, рассердился:
— Иные хвалились, хвалились да с горы свалились… Долго ли ты, князь, кочевал по китайской земле?
Гантимур отвечал:
— Кочевал с родичами многие лета и прежде китайскому богдыхану служил, был я по его правую руку четвертым князем. Получал от китайской казны в год жалованья по тысяче двести лан серебра и по три коробки золота. Имел рать многую и храбрую. С братом богдыхана был послан под Нерчинский острог, чтоб русских повоевать, острог снести… Видя житье доброе, пастбища богатые и силу в русских людях великую, пожелал я российскому царю служить и боя с ним не принял. Богдыхан погони посылал многие, но, приняв с родичами раны и увечья, мы от тех погонщиков отбились и перебежали во владения русских.
Воевода по-хозяйски допытывался:
— Многое ли богатство имеешь, чем перед русским царем хвастать будешь?
— Имею, — отвечал гордо Гантимур, — племя премногое, больше семисот душ, и все в куяках, панцирях, при луках и мечах. Юрт кочует со мной больше сотни…
Воевода силился скрыть тревогу: такой ратной силы в городе не имел. Племя Гантимура могло побить воеводских людей, начисто снести острог.
Воевода степенно сказал:
— Племя твое под руку царя русского беру. Места для кочевок отвожу травные, пастбища привольные. Кочуй, князь, возле реки Урульги. Ясак кладу по три соболя на душу.
Гантимур не скрыл довольства. Видано ли: вместо непомерных сборов ясак в три соболя! Раскосые глаза его заиграли рысиной искрой, угловатые скулы пылали.
Воевода насупил брови, добавил сурово:
— Коль вздумает князь баловать и совершит измену, то на кару лютую пусть не жалобится… Что ответит князь?
Гантимур склонился:
— Войны не ищу, от войны бегу, ясашный оклад принимаю. Жду твою грамоту, чтоб родичам показать, упрочить дружбу и мир с русскими.
Воевода удалился в приказную клеть. К вечеру Гантимуру вручили приписную грамоту. И на подарки воевода ответил отдарками, дал князю коня белого с седлом, кумачу и сукна желтого три штуки и русское знамя.
Гантимур ускакал в степь, довольный и гордый приемом русского воеводы.
А воевода тем временем вызвал сотника, казацких старшин и велел лазутчиков бойких да смышленых разослать на Урульгу, чтоб за Гантимуром и его людьми строго доглядывали, не совершил бы князь измену и разбой. Казакам степным и шатунам вольным велел воевода наказать толково, чтоб они с Гантимуровыми людьми жили в ласке, обид бы не делали: от зла и убийства может случиться ущерб большой и казне царской и острожку.