Июля 11 дня.
Фердинанд Вербист с тайным человеком прислал нам грамотку, в ней писал о новых происках богдыхановых близких людей. Кровные родичи, сановники китайского двора, а с ними и сам богдыхан всю ночь думали, как отписать ответный лист русскому царю. Тот лист сотворил дядя богдыханов, в нем прописал грубости и обиды престолу светлого русского царя.
Поутру приехал асканья-амбань, и наши дары, данные богдыхану, обозвал данью. Отдарков не дал, а повелел встать на колени и принять от него поминки, какие даются победителем в позор побежденному. В гневе те поминки мы отвергли, сказав:
„Кажется нам чудом, что богдыхан счел подарки великого русского царя данью. Весь свет знает: великий царь Руси и могуч и богат, от многих народов дань получает, сам же никому никогда не платит и не платил“.
Памятуя слова государя нашего, Алексея Михайловича, сказанные нам при отъезде посольства, мы доподлинно передали их вельможным людям богдыханова двора: „Бог благословил и передал нам, государю русскому, править единой и великой Русью и с гордостью и правдой рассуждать со всеми странами на Востоке, на Западе, на Севере и на Юге…“
А асканья-амбань в обиде ответ держал таков:
„Богдыхан — суть бог земной, равного ему на земле не может быть“, Асканья-амбань приказал собираться к отъезду из Пекина в Москву, пока богдыхан не разразился гневом, от коего спасенья-де никому не сыскать.
Вечером, хоронясь, пришел к нам Фердинанд Вербист. „Богдыхановы люди, — молвил он, — прослышали о расколе в русском посольстве и тому рады“. Мы проведали у Вербиста, каковы скрытые думки богдыхана и его советников, спросили, боится ли он русской силы? На то Вербист клялся: маньчжуры перепуганы силой и храбростью казаков на Амуре, строением славной крепости Албазин, она стоит скале подобна. Листа ответного русскому царю не отпишет богдыхан, дабы можно было пойти войной и крепость разорить, а казаков повывести вконец, земли на Амуре-реке захватить…
Июля 15 дня.
На дворе посольства нашего шум и переполох. В паланкине, шитом шелком, принесли носильщики колая — главного богдыханова посланца, мужа важного, надутого, строптивого. Повелел колай собрать немедля всех людей посольства. Из паланкина кричал тонкоголосо:
— Будете ли грамоту богдыхановой светлости принимать, упав на колени?
Люди нашего посольства молчали. Колай пуще гневился, кричал громче. Тогда грек Спиридон, а с ним и другие в робости отвечали:
— Будем!
Мы же, посол царский, тому воспротивились:
— Такому позору не бывать! Как писан лист великому царю будет? И не написано ли в грамоте обид владыке Руси?
Колай, словно оса жалючая, вскипел, замахал рукой:
— Принимайте, как мы повелеваем!..
Грек Спиридон и его ближние, числом малым, сказали колаю:
— Пусть писан лист по-вашему, примем! Посол Николай нам не указ. Мы — дети боярские!.. Сами по себе властны!..
Иные же люди посольства противились, отвечали:
— Не примем! Царскому послу подвластны!..
Дабы лист тот позора ради не принять, надумали мы хитрое, требуя до зари будущего дня помешкать, — мол, мудрость древняя такова: „Многажды примерь — единожды отрежь“.
Июля 16 дня.
Заботы наши тщетны, товары царской казны и людей посольства, как и прежде, мертвой грудой лежат при дворе. А богдыхановы люди лукавством преисполнены, на уме держат думку свою: тот товар при нашем спешном отъезде задаром иметь.
Памятуя о наказе государя нашего: сыскать в Китае для царевой казны преславный камень — чистый лал, мы с большим старанием тот наказ желали выполнить. Купцы китайские каменьев-лалов казали много, И те каменья мелки и светом тусклы и негожи. Сыскался человек кровей латинских, тот человек скрытно поведал: есть-де камень-лал, сиянию солнца подобен, ценой тот лал дорог и у посла казны-де на то не хватит. Купцы родовиты Голландского царства тот лал купить не смогли: столь дорог. Молвили мы, что потребно лал принесть, дабы разглядеть его красоты и сияние. Лал, в ларчике скрытый, китайский купец доставил нам в воскресенье. Открыв дверцы ларца, увидели мы чудо: лал солнце-лазурный, со светлой каплей родниковой сходен и ростом велик. Такого лала на земле, окромя этого, не сыскать… Зачали мы с купцом вести торг долгий. Цену купец поставил восемь тысяч лан серебром. Бились мы в поте лица с купцом более двух недель, и для казны царской купили тот лал — изумруд великий и славный — за три тысячи лан. То доброе дело сотворили.