- Хо, беда будет! - встрепенулся Саранчо. - Война будет!
- Не откочевать ли нам, пока злые лючи спят? - сказал Панака.
Вскочил Саранчо, выпрямился:
- Зачем кочевать! Лук мой крепок!
И сузились глаза Саранчо, нависли брови, налилась шея кровью. Страшен был гордый охотник.
Панака испугался:
- Лючей убьем, а куда добро их денем? Чужое добро в свой чум не возьмешь, под дождем не бросишь!
Саранчо задумался. И для него это был самый трудный вопрос.
- Чумы надо разбирать, скорее кочевать надо, - настаивал Панака. - От лючей добра не жди! Придут за ними много лючей, больше, чем комаров в мокрое время. Огненными палками бить будут. Не останется на земле Катагирского рода.
Саранчо смотрел бешеным волком, злобно скрежетал зубами, на побагровевшем лице дрожали мускулы, руки еще крепче сжимали лук.
В чум просунулась голова старой Чагады:
- Лючи глазами шарят, народ наш ищут.
И Панака и Саранчо пожалели, что ночь прошла так быстро. "Зимой, подумал Панака, - ночи тянутся долго-долго: успеешь и выспаться и у очага насидеться".
Тимошка и Войлошников поднялись рано и быстро начали выполнять то, что задумали вечером. Весь товар они вынесли из чума и разложили на земле ровными рядами. Даже бисер Тимошка высыпал из мешочка в чашку и поставил на видное место. Сумы с мукой развязал, пряники и леденцы разложил мелкими кучками. Оставив товар, Тимошка вместе с хозяином скрылись в тайге.
Чалык первый заметил, что лючи ушли в тайгу, и сообщил об этом всем. Из чумов вышли люди и понять не могли, что случилось. Саранчо поглядел вокруг:
- Ушли в тайгу без походных сумок. Значит, придут скоро.
Возле товара образовался круг. Все с любопытством рассматривали диковинные предметы.
Панака сказал:
- Положим рядом половину нашей добычи и уйдем. Если лючи добычу возьмут, а товар останется - добрая мена. Согласны ли?
Все молчали - думали. Наконец согласились. Около товара выросла большая куча пушнины. Шкуры серебристых белок, черно-бурых лисиц, дорогих соболей, белых, как снег, песцов искрились и переливались.
Положив добычу, люди разошлись по чумам, с тревогой и нетерпением ждали прихода лючей.
Тимошка издалека заметил кучу пушнины.
- А, проняли мы тунгусишек! Проняли! - зашептал он.
Войлошников был доволен таким торгом.
- Увезем ли все? - усомнился он.
Но Тимошка деловито заметил:
- Повадки тунгусишек мне известны: тут половина добычи, а то и меньше. У них такой закон!
Купец от удивления заморгал часто-часто, но тут же сделался строгим, нахмурился:
- Да, столь добра отдавать за эту пушнину обидно, бесприбыльно... Ишь, нашли дурня!
- Все отдадут! - уверенно заявил Тимошка. - Я к ним с подходцем, они у меня отдадут.
Из чума выглянула чья-то голова. Тимошка с насмешкой крикнул:
- Эй ты, талалай-балалай, подь-ка сюда! - и поманил пальцем.
Голова мгновенно скрылась за покрышкой чума.
Из чума вышли Панака и Саранчо. Они несли по соболю. Подойдя к Тимошке, они низко поклонились и протянули дорогие подарки. Тимошка с превеликой важностью принял подарки и с большим трудом разъяснил им: приходите - менять будем. Панака и Саранчо поняли.
Тимошка размахивал руками, сердился:
- Мы весь товар клали, а вы - половину. Какая же это мена!
Панака в страхе подумал: "Лючи в наши сумки не смотрели, а все знают!"
У места торга вновь собралась толпа. Войлошников прикидывал: на двадцати оленях, пожалуй, не увезти столь добра. Зародилась тревога. Тимошка выбивался из сил; он держал в каждой руке по чайнику и назойливо совал их Панаке и Саранчо.
- Вот дурень! - прошипел Войлошников. - Видно, запамятовал - и наш дорожный чайник отдает гунгусишкам!.. Чай в дороге в твоей шапке варить будем, что ли? - шепнул он на ухо Тимошке.
Тимошка хмуро сощурился, смешно щелкнул языком; без слов, мол, понимай и не мешай верному слуге твоему дело делать.
...Торг подходил к концу. Сели пить чай. Разливать взялся сам Тимошка. Незаметно в каждую чашку он подлил водки. Выпили люди, повеселели и стали смелее. Тимошка вынул из мешка бутылку с водкой:
- Хорошо меняли, угощаю! - и разлил водку по чашкам.
Панака, Саранчо, Одой и другие мужчины сидели взлохмаченные и потные. Тыкыльмо дважды уронила чашку - плохо слушались руки, плохо видели глаза.
Тимошка опять наполнил чашки мужчин.
- Пей, другом будешь! - подмигнул он Саранчо.
Панака и Саранчо сидели обнявшись. Они раскачивались и ударялись головами, шапки слетели у них на траву, косички смешно болтались. Плыли перед глазами и лес и горы, а небо, казалось, свалилось на землю. Одой громко смеялся. Саранчо и Панака пытались встать на ноги и падали. Тимошка помог им подняться. Они взялись за руки, пошли плясать, но опять свалились. Одой дергал Войлошникова за рукав, пальцем показывал на склон горы, покрытый голыми камнями:
- Я богатый стал... Видишь, сколько оленей! Все мои.
- Твои! Твои! - хохотал Тимошка и добавлял в чашки водки.
Ползали люди по земле, барахтались, плакали, смеялись, обнимали друг друга и вдруг затихли.
Чалык и Агада сидели в чуме и боялись выглянуть наружу.
- Лючи всем в голову худой ветер пустил. От этого люди попадали и встать не могут.
- Как кочевать будем? - затревожился Чалык.
- Боюсь! - задрожала Агада.
Тимошка поглядел вокруг мутными глазами:
- Пора.
- Ага, - мотнул головой Войлошников.
Они отправились в чумы.
- Пошарим! - хитро сощурился Тимошка. - Авось бог поможет - чем-либо поживимся.
В чумах хозяйничали сколько хотели. Тимошка нашел хорошенькие унты. Он тут же сбросил свои старые бродни и натянул на ноги обнову. В другом чуме попала ему шапка из лучших белок, искусно подобранных, опушенная голубым песцом. Тимошка мигом сунул ее за пазуху. Пушнины не нашли. В одном чуме сбились ребятишки в кучу; при виде лючи они шарахнулись в сторону и тихонько заплакали.
- Этих берем? - указал Тимошка на Чалыка и Агаду.
- Товарец добрый, берем! - обрадовался Войлошников. - Торопиться бы надо. Не опамятовались бы тунгусишки - убьют.
- У меня долго не опамятуются: зелье готовить я большой умелец! загордился Тимошка и важно взглянул на хозяина.
- Все по земле валяются, кто же в поводырях пойдет? - забеспокоился Войлошников.
- Эти, - показал Тимошка на Чалыка и Агаду. - У тунгусишек такие тайгу всю знают, нюх у них с малолетства волчий.
Вместе с Чалыком и Агадой пошел Тимошка ловить оленей. Чалык не мог поймать чужих оленей - не давались. С трудом поймал только своих. Тимошка поймал оленей, на которых приехали они в стойбище с Войлошниковым. Всего пригнали сорок оленей. Вьючили долго. И когда всю пушнину разложили ровными тюками на спины оленей, Войлошников сказал:
- Товарец-то тоже можно погрузить. Чего ж ему пропадать.
Тимошка сделал вид, что не совсем понимает хозяина. Купец не дал вымолвить Тимошке и одного слова.
- Жили же без нашего товарца? Жили. Ну и теперь, бог милостив, не пропадут. Зверья вокруг хоть отбавляй - пусть добывают, не ленятся. - И купец показал рукой на темные просторы тайги.
Торопливо навьючили товар.
Чалыку и Агаде сдавила горло тоска, сдавила крепко и больно, как ременная петля.
Солнце показывало за полдень. Все было готово.
Тимошка заторопился, на оленей посмотрел с опаской. "Большой караван, - подумал он, - но ничего, бог поможет - доберемся".
Но когда около оленей не оказалось ни Чалыка, ни Агады, Тимошка пришел в ярость:
- Ах, звери! Неужели в тайгу сбежали?
Тимошка нашел Чалыка и Агаду в чуме. Он вытолкнул их и погрозил кулаком:
- Убью! - и для большей острастки повертел перед носом Чалыка огромный пистолет.
"Огненная палка! - подумал Чалык. - Это у лючей самое страшное..." и побледнел.