— Это очень свойственно вашему поколению, — нетактично передразнила я. Попыталась сесть поудобнее, но забарахталась на кровати и, чтобы не выглядеть дурой, затихла. — Вы не слушаете никого. Считаете, что дожили до своего огромного возраста и повидали жизнь, следовательно, есть только одно правильное мнение — ваше. Ко всем, кто младше, вы относитесь со снисхождением. Вы можете выслушать, дадите время выговориться, но отключитесь секунд через пятнадцать и будете просто кивать с отеческим видом. А всё почему? Потому что я ведь ничего не знаю о жизни, зачем меня слушать? Зачем ко мне прислушиваться?
— Посмотри на себя, — скривилась Линда. Её локти упирались в подлокотники коляски, руки были похожи на болезненные усыхающие ветки. — Ты даже не прилагаешь усилия, чтобы задуматься. Не слушаешь, не анализируешь. Только бу-бу-бубнишь.
— По-вашему я никого не слушаю?
— Очевидно же! — Балерина показательно развернула коляску.
— Нет, — твёрдо опровергла. — Я люблю взрослых, умных людей. Люблю с ними разговаривать, люблю узнавать что-то новое. Мне просто не нравится, что со мной обращаются, как с пустым местом. У меня тоже есть право голоса, я же не тыкаю им в каждый столб. Иногда и мне нужны советы старших.
— Советы нужны? — Коляска Линды замерла (всё это время она о-о-очень медленно ползла к входной двери). Балерина обернулась и посмотрела на меня как-то слишком уж зло. — Будет тебе совет.
Она вытащила из пакета пачку сигарет и кинула её в меня.
— АЙ! — опешила, дёрнувшись на кровати.
— Что, ещё?
— Не надо!
— Держи ещё советик!
— Ай! За что?!
Я прикрылась больничным покрывалом, чтобы упаковки не били по телу. Одна из них пролетела прямо над головой, врезалась в стену и отскочила мне в затылок.
— Да хватит! — взвыла я.
— Что, больно?
— Да, вообще-то!
— А так всю жизнь будет! — прохрипела Линда. — Всю жизнь будешь удары получать! И будет больно! Очень больно!
— Я поняла, поняла! — прокричала из-под одела, ошалело придумывая, как бы залезть под кровать. — Я всё поняла, хватит!
— Не нужно ничего понимать, нужно брать пачку сигарет и кидать её обратно! — воскликнула балерина. Потом добавила уже тише: — Серьёзно, давай. Мне их надо обратно в пакет убрать.
— Чего?! — возмутилась я.
— Обратно, говорю, кидай.
— Вы совсем, что ли?
— Хочешь, чтобы у тебя в палате нашли сигареты? Они вон везде валяются.
— Блин!
Я высунула голову, покряхтев, приняла сидячее положение. Левой рукой схватила пачку и со всей дури запульнула в Линду. Той даже уворачиваться не нужно было, сигареты улетели в стену.
— Ха! Мазила! — Балерина отъехала в сторону и спрятала наш компромат. — Тренируй руку, тебе ещё артефакты создавать.
— Я не буду ничего создавать, — огрызнулась. Вторую пачку кинула уже осторожнее, не преследуя цель задеть старую женщину. Мне хоть бы добросить до неё.
— Будешь и ещё как.
— Вы лекарств нанюхались? Или что-то посильнее принимаете? — Я начала заводиться. — У меня руки нет. Алё.
— Да вон же она.
— Она не работает.
— А вторая тебе на что?
— Слушайте, я уже пробовала. Ничего не получилось, артефакты нельзя создавать одной рукой, тем более такой!
— Хотела совета? — выгнула бровь Линда. — Вот тебе совет: хватит сопли распускать. Вставай и борись за любимое дело. У меня всё.
— А у меня не всё! — вспылила я. — Посмотрите на свои ноги!
Запрещённый приём.
Балерина замерла на мгновение, её взгляд ощутимо потускнел, женщина уставилась в пол, затем подняла голову. Её лицо осунулось ещё сильнее, губы сомкнулись в одну полоску. От ярости шея покрылась пятнами. Линда нажала нужную кнопку на подлокотнике, и коляска поплыла ко мне.
— Да, я потеряла ноги. Но я жива. И я ещё не сдалась. Потому что ноги мои вот. Видишь?
Я испуганно сглотнула.
— Вы же не можете ходить, — из последних сил старалась держать лицо.
— Видишь это? — Линда вскинула руку и продемонстрировала мне палец. Логично было бы предположить, что средний, но нет — безымянный. На нём красовалось кольцо с изящной буквой «В». Где-то я это уже видела… — Вот, что создают такие, как ты. Жизнь. Возможность. Как думаешь, за это стоит бороться? Хотя бы одной рукой?
— Что это за артефакт? — пискнула я, вся сжимаясь.
— Я тебе скажу только одно: если что-то длится не вечно, это не значит, что оно не стоит твоих усилий.