В номера стучались из вежливости. При заселении пропуски были активны для всех (строгое условие Эвана), более того — чип-код высылался на видеофон, так что лишние карточки не было необходимости таскать туда-сюда. Шэйн потянулся за гаджетом, но понял, что оставил его у Айрис. Ещё минуту потратил на то, чтобы обшарить все имеющиеся карманы.
Вытащил никому не нужную пластиковую карточку, приложил.
— Привет, прости, что без стука, но… — Шэйн удивлённо замер и уставился на Джул.
Тихоня сидела на полу, прислонившись спиной к кровати, согнула ноги в коленях, обхватила их, как спасательный жилет, и беззвучно плакала. Когда зашёл мажор, она вздрогнула, подняла голову, затравленно уставилась на гостя, понимая, что скрыть зарёванное лицо уже не получится.
Первым желанием Шэйна было сделать вид, что он ничего не видел, развернуться и закрыть дверь с той стороны. Но парень стиснул кулаки, удержал себя на границе паники и растерянности. Медленно приблизился. Опустился рядом.
— Я тебя понимаю, — осторожно, но максимально искренне, сказал Шэйн.
Джул сопливо всхрипнула.
— Понимаешь?!
— Мне тоже паршиво.
— Тебе паршиво?!
Шэйн почувствовал себя неуютно. Повернул голову, посмотрел в удивлённые глаза тихони.
— Ты не из-за Уоша ревёшь? — брякнул он.
— Я не реву! — с блестящими от слёз глазами возмутилась Джул.
— Ну, ладно. Не ревёшь, так не ревёшь.
Шэйн со страдальческим выдохом поднялся, дрожащей рукой опираясь на кровать, размял ноги, заметил выдвижной бар и направился к нему. Сока захотелось.
— Ты опять в алкоголизм ударился? — прогнусавила Джул ему вслед.
— Каждый страдает, как умеет, — меланхолично отозвался тот.
— Я не страдаю.
— А я и не про тебя.
Парень взял по стаканчику апельсинового, вернулся обратно к тихоне, протянул ей напиток с очаровательной трубочкой. В лучших традициях солнечных курортов.
— Все ведь живы? Эрин и Ник живы, Эван, думаю, тоже. Он живучий. Так что всё хорошо. Не плачь, — с грустной полуулыбкой выдавил Шэйн и начал потягивать сок.
— Мой жених так умер, — безэмоционально сказала Джул, пустым взглядом пялясь в стену.
Только стакан в руке задрожал. Она осторожно поставила его на ворсистый ковёр. Сжала тонкие пальцы в грозный кулак, бледная веснушчатая кожа жутковато обтянула костяшки, стали заметны рубцы от ожогов. Джул страдала от солнца ничуть не меньше, чем Айрис, хотя генетика альбиноски делала невыносимой жизнь в таком климате.
— Я помню эту историю, — максимально нейтрально заметил Шэйн, стараясь не задеть бередящие раны девушки.
— Да ничего ты не помнишь! — резко вспенилась тихоня. Мажорчик так опешил, что чуть не выронил стакан.
— Его фотки висели по всему ГАУ, — напомнил парень.
— Да что эти фотки могут о нём сказать? — Девушка стиснула зубы. — Фоточка и свечка, потрясающе. Никто туда цветы искренне не положил. Никто не скорбел по-настоящему. Всем было плевать, жив он или нет.
— Ну… ты ведь скорбела. По-настоящему.
— Я скорблю до сих пор.
Шэйн неловко поёрзал.
— Можем это не обсуждать, если не хочешь, — осторожно предложил он. — Расскажи, из-за чего ты плачешь?
— Из-за этого и плачу.
Парень сел в одну и ту же лужу дважды.
— Э-э… ну…
— Мой отец его ненавидел, — выплюнула тихоня, не столько для того, чтобы выговориться, скорее просто не желая слушать блеяние мажорчика. — Он такие вещи про него говорил, ты не представляешь. А ведь мы правда любили друг друга. И в армию он пошёл добровольцем, чтобы доказать моему отцу, что он не мажор, что достоит меня.
— Да уж, вот и доказал, — ляпнул Шэйн, шипяще втягивая сок через трубочку.
— Ты хоть представляешь, что мне пришлось пережить? — обиженно выдавила девушка.
— Думаю, много-много дерьма, — пожал плечами парень.
— Теперь эти авиакатастрофы как будто преследуют меня. Мне до трясучки страшно садиться в лайнер, я всё время читаю про самолёты, изучаю статистику. Ты не поверишь просто, сколько лайнеров падает на взлёте. Эти цифры доводят до истерики.
— Тогда не читай.
— Я не могу не читать!
Тихоня резко вскочила на ноги, случайно задев ступнёй стакан, сок беззвучно выплеснулся на ковёр. Девушка смахнула с тумбочки стопку старых бумажных журналов. Где она их раздобыла, Шэйн не знал, но углы у них были офигительно плотными и неожиданно острыми.