— Пошли чаю попьём. Рядом Софьюшка живёт, так она хозяюшка знатная. Постоянно пироги её мальчишка приносит, вот и сегодня принес, чувствовала она наверное, что гости у меня будут. — Марта поддерживая меня, провела на кухню и усадила за стол, в голове туман стал понемногу прояснятся. — Вот каждый день приносит сынок её что-нибудь. А я ж одна, куда мне? И говорила ей, да не слушает, рукой машет, не скушаешь говорит — выкини. А на её пироги даже рука не поднимется выкинуть. Вот и сегодня есть угощение. — Говоря всё это, она поставила на плиту чайник, на стол поставила чашки и те самые пироги, печенья, конфеты достала. Я механически следила за ней. Очнувшись, уставилась на кружку с чаем в руках. Поморгав, посмотрела на неё, сделала глоток — вкусно. Вкусно и сладко. Подняла глаза, напротив сидит Марта — тоже обхватила руками чашку и смотрит в неё. Создалось ощущение, что из неё выкачали все силы: чётко проявилась паутинка морщинок вокруг глаз, носогубные складки стали глубже, спина сгорблена и даже её огненно рыжие кудри уныло поникли и тяжело свесились. Марта устало посмотрела на меня:
— Ты пей чай, пей. Там травки полезные, сил придают, сознание проясняют. — Я молча послушно сделала глоток, наговорилась уже. — В общем так. Всё что нужно у Максима сама спрошу, что нужно сама ему скажу, — увидев, что собираюсь перебить её, строго посмотрела, заставив промолчать. — Ничего из того, что ему не нужно знать не скажу, не переживай. Работать у меня будешь, — я отстранённо на неё посмотрела, она усмехнулась. — Завтра с утра и начнёшь. Во сколько вы там завтракаете?
— В девять завтрак, — голос словно не мой.
— Ох ты ж, посмотри на них — бояре, господа, — она всплеснула руками. — Не знаю когда там они, начинают работать, а ты у меня уже чтоб в девять была. — Я кивнула, показав, что поняла. — Что из одёжи у тебя есть, в чём ко мне ходить будешь?
— Я особо много не брала, — взгляд на Марту не поднимала, — юбки, две, чуть ниже колена. Двое брюк — чёрных, три блузки, кофта, куртка. Я не знала, что задержусь здесь.
— Нет, из этого ничего не подойдёт, мне тут страшень такая не нужна! И на слова мои не обижайся! — Хотя при моём состоянии я даже и не подумала об обиде, — мне помощница нужна такая, чтоб я не вздрагивала, всякий раз на неё смотря. А сейчас на тебя без слёз не взглянешь. Пойди, я в зале где-то телефон оставила, принеси, а то силы на тебя потратила, тяжело мне сейчас.
Молча встала, принесла ей телефон. Между прочим крутой какой-то, явно из последних моделей — неожиданно. Марта набрав номер, уже более бодрым голосом заговорила: «Але, Катенька, девочка здравствуй, а ты где сейчас? Ой как хорошо, прямо замечательно, ну Катюша зайди ко мне — работа для тебя есть». Отложив телефон, уже мне: «При Катюше вопросов никаких не задавай, не возражай, что не понравится, после её ухода обсудим. А пока поставь-ка ещё чайник. И Лея улыбайся. Тебе сейчас тяжело, понимаю, но нам лишние вопросы ни чему.
Я молча не возражая, поставила чайник. А смысл возражать, если не знаешь, чего от тебя хотят и по каким они здесь порядкам живут. Состояние было какое-то заторможенное, эмоции свернулись комочком, где-то в глубине души. Рассказав Марте о своей жизни, я словно опустошилась. Хотелось забиться куда-нибудь в тихий уголок и обдумать случившееся. Из задумчивости вывел вопрос:
— Лия, а артефакт ты где носишь?
— Я вытащила крестик из-за ворота блузки, продемонстрировав его.
— Надо его спрятать, сними его и положи за ткань бюстгальтера, так и так при теле будет и не вызовет не нужных вопросов.
Молча, не задумываясь, выполнила сказанное. Тишина опять обступила нас и лишь закипающий чайник сердито попыхивал над огнём. Когда разливала чай, Марта встрепенулась, повела головой, принюхиваясь и со словами: «Вот и Катюшенька пришла», направилась из кухни. Уже на пороге обернувшись спросила:
— Тебе какой цвет нравится?
— Зелёный и синий, — ответила на автомате.
Кивнув, она вышла. Я поставила на стол ещё одну чашку, налила чай. В это время в комнате, рядом с кухней раздались голоса и меня позвали.
— Катюша, вот познакомься, помощница моя — Лиюшка, — я кивнула:
— Приятно познакомиться. — И натянуто улыбнулась, выполнив наказ.
Катюша, девочка, как называла её Марта, была женщиной на вид за 50. Тёмно русые волосы, заплетённые в косу, приятное лицо и улыбка не только на лице, но и в глазах. Она попросила меня раздеться, чтоб снять мерки и я молча, с улыбкой, наверное похожей больше на оскал, разделась до нижнего белья. Обмеряв меня вдоль и поперёк портновским метром, Катерина спросила, заглядывая в глаза:
— Умаялись небось сегодня? Вид у вас дюже уставший.
Я кивнула:
— Да, день выдался очень тяжёлый.
Одеваясь я уже не слушала беседующих женщин, со мной происходило нечто странное: руки начали дрожать, на глазах грозились вот вот выступить слёзы. Обида, тоска, непонятная боль наваливались, словно бетонная плита. Не понимая происходящего, я задышала чаще, стараясь сдержать чувства, заозиралась по сторонам, готовая убежать, спрятаться. Марта заметив моё состояние, быстро выпроводила Катерину и приобняв меня за плечи, утянула на диван, где у меня, словно прорвав плотину, хлынули слёзы. Сотрясаясь в рыданиях, я вспоминала всё рассказанное сегодня. В душе бились, сталкиваясь, мысли: «За что?» Всю жизнь скрываться, прятаться как улитка в раковину от всех и даже от единственного родного человека. Вспомнились окружающее меня презрение, жалость в глазах, постоянные смешки не только за спиной, но и в лицо — всю жизнь они сопровождали меня. Ярость, боль рвались из груди и я откинув голову закричала. Громко, надсадно, рыдая кричала не чувствуя руки фактически чужой женщины, которая удерживала меня, гладила, что-то шептала. Выкрикнув всю боль, хотела отстраниться, но Марта удержала и привлекла меня обратно к себе. Уронив голову ей на плечо, я всё ещё шептала: «За что?». «Ненавижу! Ненавижу всех людей, они твари!». Вспомнив виновника всех моих бед — отца, яростно, икая и судорожно всхлипывая после уже отступившей истерики, шептала раз за разом: «Ненавижу!». Сквозь пелену отчаяния, обиды и ярости слышался голос: «Хорошая, хорошая моя девочка. Покричи, покричи. Поплачь. Так нужно! Так будет легче» и всё гладила меня по голове, удерживая и прижимая к себе. Дыхание моё стало понемногу выравниваться, подняв голову, убрала прилипшие к мокрому лицу волосы: «Ссс па ик, спасибо ик». Мелькнула мысль, что за всю жизнь, меня ещё никто и никогда не утешал, мама никогда так не прижимала к себе, не гладила по голове, приговаривая что-нибудь доброе. Я должна была сдерживать свои чувства и не жаловаться, училась решать все проблемы самостоятельно. От этих мыслей слёзы опять потекли из глаз и меня опять притянули и приласкали. Постепенно поток слёз стал иссыхать и меня начала колотить нервная дрожь. Я отстранилась и обняла себя за плечи. Марта встав, потянула меня за собою. Я же как бездушный болванчик, пошатываясь, пошла за ней.
— Вот Леюшка, умойся. Холодная водица заберёт часть плохого, умойся, — и подтолкнула меня к раковине. Холодная вода принесла облегчение. Долго я так простояла бы, нагнувшись над раковиной, набирая в пригоршни воду и медленно омывая лицо, но Марта оттянула меня, вытерла лицо, опять проводила в комнату, усадила на диван.