Плохо помню весь день в целом, но могу с закрытыми глазами перемотать происходящее, задерживаясь на особенно ярком. Словно выкрутили у памяти светоёмкость, оставили только самое насыщенное в отдельных кадрах. Поток машин с рёвом проносится под ногами, пока яркие жёлтые лучи пробиваются сквозь пыльные и местами расписанные стёкла надземного перехода. Людей не так много: кто-то спешит по работе, кто-то отвлёкся на собственные дела, кто-то не спеша прогуливается. Много шума и достаточно голосов: мальчик кричит на руках у матери, внизу проносится особо слышный мотоцикл, рядом мужчина кричит в трубку телефона. Поток людей разношерстный и случайный, не цельный. Высматривать что-то, ещё не зная предмета поисков, мне интересно. Я даже не сразу замечаю нищую мадонну с ребёнком и уже почти отворачиваюсь. В последний момент возвращаю взгляд. Потому что вижу знакомую мне девушку, первую из многих по ту сторону очков. Пропавшую без вести мать, которая вновь собирает всё внимание так, что я покачиваюсь и останавливаюсь. Резко, словно упираясь в стену.
Пока не так много людей, чтобы помешать потоку, и не так мало, чтобы каждый человек бросался в глаза. Я смотрю на потерянную мать, а она не отрывает взгляда от ребёнка на руках нищей. Тело замерло в оцепенении и только плотно сжатые немые губы дрожат по привычке. Спустя пару секунд черты искажаются в беззвучном крике. Девушка раскачивается несколько секунд, а затем замирает в прежнем состоянии, замкнутом и не менее пугающем. Потерянное и загнанное выражение лица почти сразу подталкивает меня вперёд. Я, кажется, понимаю, что происходит. Проходил мимо много раз, читал что-то похожее или слышал о подобном. Вещи, которые каждый обходит стороной, существуют вне зависимости от признания. Вещи, в которые не хочешь верить, от которых мороз пробегает по спине. Вещи, на которые наталкиваешься с ощущением ваты, когда твои ноги предательски подкашиваются.
После, очнувшись в больнице, я уже не буду интересоваться произошедшим, исходом дел и судьбой ребёнка. Хватит ожидания официальных писем. Но тогда, в ярком свете дня, я прохожу мимо, останавливаюсь и вызываю полицию. Настаиваю на задержании, неумело читая причины с экрана телефона. Несмотря на протесты, проклятия и возражения против съёмки на телефон, упорно стараюсь прекратить происходящее, сняв очки и не думая ни о чём больше.
Когда заявление приняли, показания внесли и со мной закончили, вечерние сумерки сгущались в синюю темноту. Видел все перемены, смотря в зарешёченное окно. Отчётливо помню отрезок после рутины и переживаний в отделении. Пьяные крики внизу, сразу после рамки и до запертых дверей. Разномастные фотографии и лица вокруг. Маленькое окошко, измотанных людей в форме. Растерянность и усталость, когда выхожу наружу и стараюсь скорее отыскать кнопку выхода. Я спускаюсь по бетонным ступенькам, запускаю руки в волосы и нахожу в телефоне ближайшую остановку. Иду к переходу по почти пустым улицам, перебирая в голове пропущенные дела. Затем заворачиваю и подымаю голову от экрана, пытаясь найти глазами остановку. И чувствую сразу несколько ударов.
Бьют сзади по голове и спине, скорее всего трое. Это я вижу смутно, уже после падения. Всё происходит слишком быстро. Удары методичные, большей частью наносятся ногами. С трудом удаётся прикрывать руками голову, благодаря наитию или случайной догадке, которая поможет позже восстановиться без особо тяжёлых последствий для организма. Но это будет намного позже, а теперь я весь в крови, тёплой и солёной, лежу один в темноте на грани сознания. Болит всё, а я даже не осознаю, что это только начало. Адреналин заменят обезболивающие и терпение. Много терпения, много боли. Совершенно разной, но бесконечной, изменившей меня против воли, затеревшей прежние черты внутри. Пока же пришло время корчиться на полу, где меня и рвёт. По обрывкам фраз смутно понимаю, что прохожие принимают вонючего, грязного и стонущего человека за пьяного. Даже не понимаю тогда, а догадываюсь сейчас. Может поэтому так долго никто не звал на помощь, пока реальность заполняет пульсирующая, давящая и распирающая боль.
Вскоре появляется шум в ушах. Боль перешла от висков к глазам, закрывая сознание от тусклого света. Я отрывочно помню, как меня везли в скорой. Потому что периодически проваливался в сон и смотрел на призрака, дрожащего и испуганного. Девушка стоит и заламывает руки, неспособная помочь своему ребёнку. Мне хочется бежать, меня удерживают. Рукой натыкаюсь на непонятно как уцелевшие очки и забываюсь, теперь уже надолго. Я не успел захотеть надеть их тогда, ни разу не решился позже. И не смогу уже никогда, знаю наверняка.
Закончив с воспоминаниями, я открываю глаза. Передо мной проносится поезд метро, шум которого я выдерживаю уже пару дней. Рядом на деревянных досках скамьи лежат очки. Мне хочется думать, что я достаточно пережил, что артефакту просто нужен кто-то более сильный и ответственный. Но в действительности, мне страшно. Видеть и знать – вещи различные. С некоторым опытом жить очень сложно. С опытом поражений можно, с опытом смерти – труднее. Но с собственной слабостью я как-нибудь слажу.
Я встаю, прихрамывая, отхожу от скамейки. Утро раннее, в промежутке движения поездов на платформе тихо. Страшно оборачиваться, но и бежать я не собираюсь. Уверен, что очки не только не ломаются, но и не теряются. И что без них смотреть вокруг становится легче с каждым шагом. Думаю, что и дышать смогу глубже и ровнее, когда память перестанет возвращаться к пережитому с завидным постоянством. Вижу так ясно, словно очнулся ото сна. С меня достаточно.