— На дерево?
— Рано я обрадовался, что ты поумнел. В дупло! Лезь, живо.
Внизу над переплетенными корнями дерева зияло темное отверстие величиной с чердачное окошко.
— Не полезу!
— Давай, я сказал!
Валентин щелкнул пальцами, и неведомая сила забросила меня в дупло, как бумажку в мусорный бак. Расцарапывая локти и колени, отбивая бока, я скатился вниз по каменному желобу и упал на нечто, похожее по запаху на гнилую солому. Я посветил телефоном под ноги. Так и есть, гнилая солома. Посветил вверх — увидел низкие покатые своды, по сторонам — сундуки, закрытые на ржавые амбарные замки, запечатанные бочки, мешки и корзины, набитые всяким хламом, шкатулки, кубки, лапти, старинные книги в кожаных переплётах и деревянный поднос, на котором что-то шевелилось. Присмотрелся и испугано отшатнулся, потому что на подносе сидела пупырчатая коричневая жаба величиной с трёхкилограммовый торт, которая с брезгливостью косилась на меня глазищами размером с теннисные шарики.
— Скажи — свет! — крикнул мне Валик.
«Хуже всё равно не будет», — подумал я и повторил за ним.
— Свет.
— Скажи свет — жабе, олух!
— Свет…
— Уверенней. Чётче. Не сомневайся в своих словах ни на секунду!
— Свет… Свет! — на разные лады повторил я раз десять-двенадцать, пока жаба, наконец, не сжалилась надо мной, и не выплюнула зеленоватый камешек.
От него полился мягкий приятный свет, как от лампы с зеленым тканевым абажуром. Комната оказалась намного больше, чем показалось в темноте. Не комната — зал.
По каменным стенам развешаны пыльные ковры, щиты, кинжалы, сабли, пистолеты, ружья, трости, картины, гравюры, карты неведомых земель и много ещё всякого старого и странного. А посредине зала стоял макет — реконструкция окрестностей деревни Капищево в Х веке. Как я это понял? Да очень просто. Видел этот макет в краеведческом музее, когда в школе учился. Нас водили туда по три раза в год, и макет я изучил досконально, до сантиметра. Вот озеро Зеркальное, а вот снесённые в эпоху массовых застроек курганы, вот само древнее Капищево — бревенчатые домики, колодцы, огородики. Из деревни широкая прямая дорога ведет к святилищу — месту в лесу за высоким частоколом.
— Зачем вы забрали макет из музея? — спросил я у Валентина.
— Ха, забрал, как же. Выбросили в 90-е годы, как ненужный мусор, а я подобрал и починил. Рассказать, как выглядел капищенский идол? На макете его нет, и не было никогда. Никто о нем не знает, кроме меня.
— Это так важно? — вздохнул я, думая, честно сказать, не про идола, а про то, как буду выбираться из колдовского схрона.
— Сам скажи. Посмотри на гравюру между ковром с оленями и картой Тмутаракани.
Я отправился гулять вдоль стен. Шаманский бубен, зеленая чалма с павлиньим пером, пиратский флаг, флаг с совой, флаг с грифоном, картина на ветхом шелке — пожилой китаец в белом с синими ирисами халате и в черных очках, рисунок на клеёнке — пять русалок с лицами Бриджит Бардо и… вот она карта Тмутаракани. Рядом с ней висела небольшая старинная гравюра — деревянная статуя крутобедрой большегрудой женщины под сенью дуба на лесной поляне. В одной руке у женщины зеркало, в другой гребень, а на голове — рогатая шапка. Гравюра черно-белая, но шапка покрашена в красный цвет и её очертания напоминают полумесяц. Присмотревшись к лицу женщины, я поймал себя на мысли, что уже где-то его видел. Это лицо… Угрюмое, но довольное.
— Не может быть! — вскрикнул я от неожиданности. — Бабушка Наташа!
— Ты тоже её узнал? — мне показалось, что голос колдуна задрожал от волнения.
— Почему она похожа на Наталью Овечкину?
— Загадка, — ответили мне на разные голоса щиты на стенах.
Я повертел головой, не зная с каким щитом «говорить». И вдруг все они засветились, как экраны телевизоров. В них я увидел озеро, пляж и загорающих людей из разных ракурсов, будто шла онлайн-трансляция от нескольких видеокамер. В щите тевтонского рыцаря мальчишки играли в футбол, а в щите римского легионера, как бы мне навстречу, шла красавица в цветастом коротком платьице. За ней, слегка косолапя, плелась девушка в длинном желтом пончо и смешной панамке, похожая на угрюмого хомячка.
— Сам ты, хомячек… — вздохнул Валентин и рассказал, как в молодости (когда ему ещё не исполнилось и ста лет!) он нашел гравюру капищенского идола.
— Сто лет? — удивился я (это называется в молодости?).
— А чему ты удивляешься?
Оказалось что для колдунов из Брюсова рода — сто лет не возраст. Юнец совсем, таких и на шабаш не берут.
— Комиссаром я тогда был в отряде анархистов. — рассказал Валик. — Реквизировали мы имущество у помещиков Овечкиных, в году этак восемнадцатом. Гравюру бросили в костер, когда грелись и жгли семейные архивы и мебель. Я голыми руками бросился её доставать. Выхватил из пламени, взглянул один раз и влюбился на всю жизнь. И когда паспорт новый делал, взял себе фамилию Овечкин, потому что…