Я подружился с ранее незнакомыми ребятами, это были украинцы из Измаила — Миша Фаторный и Вася Заблоцкий, Слава Ободынский — из Тирасполя — из Тирашлёпа — как он говорил, улыбаясь. Его брат, Борис, был военным летчиком, и Слава волновался и переживал за него: сумеет ли он в воздухе перехитрить немцев.
Прошло несколько дней войны, а нас домой почему-то не отправляли, хотя у каждого для отъезда было всё готово.
НЕЗАКОНЧЕННЫЙ МАРШРУТ
В минуты высшего напряжения всё заметнее растёт человек.
Последними отправились в Артек ребята из Литвы и Латвии. За несколько дней до начала войны они выехали из Риги в Москву, чтобы оттуда следовать дальше, в Крым.
В купе, где ехали мальчики-лытыши, главным авторитетом был Гунарс Мурашко, серьёзный блондин, с движениями бывалого моряка. Он, действительно, не раз выходил с отцом в море на рыбацкой шхуне. Старший по возрасту, он был душой этой группы. Не беда, что он плохо говорил по-русски, в этом ему помогал рижанин Владик Сусеклис, худенький, остроносенький, с большим чувством юмора пионер. Иногда ему на помощь приходил Сеня Капитонов — пионер из Вильнюса. Отдельно от мальчиков держался рослый парень со светлой прямой прической, со спокойными движениями, он больше разговаривал с литовскими девушками — Геней Эрсловайте, Маритой Растекайте, Антосей. Это был Бенито Некрашиус, или просто — Беня. Он рассказывал о далёкой Бразилии, где он жил и откуда недавно возвратился с отцом после долгих блужданий в поисках лучшей жизни. Держался Беня по-взрослому, не любил, когда ему кто-нибудь перечил или не верил, и поэтому его слушали внимательно, иногда по-настоящему выражая своё удивление. Худенький Гриша Пайлис смешил ребят своими вопросами:
— Ты не сказал, Беня, где у крокодила голова и хвост?
Тот посмотрел на Гришу, мол, ты действительно непонятливый или готовишь новый подвох. Ответил:
— Всё на своём месте.
Гриша не унимался:
— А у него сразу оба глаза закрываются или по очереди?
— Не замечал.
— Тогда тебе надо возвратиться ещё раз в Бразилию, — с серьёзным видом констатировал Гриша.
Ребята начинали улыбаться, а Беня сердился. На шутку товарища он ответил серьёзно:
— Возвращаться туда больше я не буду, там живут только богатые прилично, а бедному человеку везде плохо. В Советской Литве теперь будут жить все хорошо, богатых не будет, бедных тоже. При Сметоне я, сын рабочего, разве мог поехать в детский санаторий? Никогда! А вот в советской стране нам такую возможность предоставили. Ясно? А насчет крокодила — обратись в зоопарк.
Латышские девочки сидели в следующем купе: из Елгавы — Аустра Краминя, и маленькая Вера Павлович, из Даугавпилса — Нина Бивко, возле них сидели Рената Кеныня, Дзидра Летскальныш, Эльза Петерсон, — они тихонько говорили о том. Что они увидят в Крыму. В стороне о чём-то горячо спорили латышские ребята Элмарс Велверис и стройный паренёк из Цесиса — Эвальд Эглитис, к ним с некоторым удивлением прислушивались литовцы Вацлав Мачулис и Митюнас. Больше всего ребят интересовало, что представляет собой Артек, ведь услышанного о нём было недостаточно для полного представления об этом сказочном пионерском лагере.
Ребята строили всевозможные предположения, а Мурашко говорил:
— Для меня — главное: научиться хорошо говорить по-русски, а второе — изучить комсомольскую работу, чтобы быть настоящим комсомольцем!
Москва их встретила ласковым солнышком. Многолюдьем улиц, зеленью скверов и парков. Ребята ходили на экскурсию в московский Кремль, побывали в Мавзолее и увидели Ильича, отдыхали в парке Горького, разложив на скамейках свёртки с бутербродами и мороженым. Вечером ходили в кинотеатр смотреть фильм «Свинарка и пастух».
Впечатлений было много, ребята изрядно устали и, прибыв в гостиницу, сразу улеглись спать. Завтра, в воскресенье — 22 июня — они должны были уехать в Крым поездом Москва-Симферополь.
Никто не мог предвидеть, что завтра начнётся война, которая разрушит, растопчет их детскую мечту о далёком крымском Артеке и что им предстоит проехать по стране не одну тысячу километров, и что через несколько дней в их дома ворвутся враги, а весь советский народ, вся страна поднимется на Великую Отечественную войну.
Это была последняя роковая ночь, которая разделила две эпохи — довоенную и военную.
Никто не знал, что ожидает спящих ребят впереди…
ПРОЩАЙ, КРЫМ!
Любое препятствие преодолевается настойчивостью.
Пришла пора проститься с солнечными крымскими берегами. Первого июля были поданы автобусы в Нижний лагерь, лишь тогда нам стало известно, что мы уезжаем.
— Куда? — интересовались мы у вожатых. Они отвечали не совсем определенно:
— Пока — в Москву, оттуда часть уедет домой, а куда остальные — там скажут.
Мы знали, что часть ребят уехала домой на третий день войны. Но не знали подробностей. Спустя много лет вожатая лагеря Суук-Су Тося Сидорова вспоминала:
— Это была кошмарная поездка, настоящее испытание чувств. Дело в том, что из вожатых с ребятами я ехала одна. В Симферополе ребят усадила в вагоны, а машины с постельной принадлежностью ещё не приехали. Дежурный по станции кричит: «Отправляю поезд!» А я ему: «Не имеете права, вещей нет, вот-вот подвезут!» Он снова орёт: «Вы же не одна, я должен военный эшелон отправить вовремя, понимаете — военный!» Я его стараюсь убедить: «Дети — тоже ценность не менее важная для страны, и с этим тоже нужно считаться».
Вот так они спорили, тем временем подошли автомашины, они въехали прямо на перрон, и через окна вагонов началась перегрузка детских постелей. Поезд сразу же тронулся в путь. Тося обошла детей, разместила их, выдала постели. Для кормления детей в пути никаких продуктов не было. Пришлось вожатой на личные деньги покупать ребятам пирожки и мороженое, овощи и ситро. Доехали благополучно и, что удивительно, все постели были сданы полностью. Тося настолько устала, что вынуждена была остаться на несколько дней в Москве, отдохнуть у знакомой. Такую расторопность и настойчивость могла проявить только Тося. Позже она много сил и энергии отдала военному Артеку.
…Просигналили и двинулись наши автобусы, поплыли назад пустые палатки, кипарисовая стража, столовая, детская станция. Море сердито плескало о берег, пенились волны, будто обижаясь на ребят, с которыми успели свыкнуться.
Ребята из окон махали руками:
— До свидания, Артек!
— Прощай, Аю-Даг!
— Мы к вам ещё приедем!
Исчезла знакомая территория, но долго ещё между деревьев виднелась лагерная мачта Верхнего лагеря со спущенным флагом. Остались недопетые песни, не пройденные туристические тропы, увлекательные игры и походы. На глаза набегали слёзы, горько было на душе. «Один раз в жизни пришло счастье побывать в Артеке, — думал я, — и подлая война оборвала его. Почему именно на нас остановилась стрелка?»
Дорога стала подниматься в гору. Исчезла мачта, а потом и море. На перевале оно вновь заблестело синевой, ещё и ещё раз, а потом спряталось навсегда.
Вздохнули приунывшие пионеры, и полилась сначала несмело, а потом увереннее знакомая мелодия:
Каждый вкладывал в песню свой смысл: ведь мы действительно отправлялись в далёкий поход по неизвестному маршруту.
В Симферополе на привокзальной площади ребята разместились на своих вещах, укрылись в тени, ожидая посадки. Я купил в киоске последний выпуск «Иллюстрированной газеты», на страницах которой были военные корреспонденции. Непривычно было их видеть, до сих пор с трудом верилось, что где-то идёт война, падают убитые, рушатся дома. Но газета сурово напоминала о страшном обрушившемся на людей горе.