— Нет, почему? Наоборот, — возразил Павло. — Правда, моральная сторона в политике не основное. Но если взять базу, на которой строятся взаимоотношения государств: материальную заинтересованность, а конкретнее — сумму капиталовложений в нашу угольную и сталелитейную промышленности, цифры никак не говорят в пользу Германии.
— Так будут говорить, — сказал Галаган. — Неужели вы думаете, что немцам меньше, чем французам или англичанам, по вкусу наши уголь и сталь, хлеб и сало?
— Еще бы!
— А кто ж будет даром? Зато — реальное дело. Да откройте им сегодня фронт, и вы за месяц не узнаете Украины. Немцы бы навели порядок! И научили бы, как на свете жить. Слава богу, я, немножко знаю Германию. Не только в Карлсбадах побывать пришлось, — он скосил глаза на Павла, — всю Европу объездил. Был я и в Руре, и в Восточной Пруссии. Есть чему у немцев поучиться и промышленникам нашим, и хлеборобам…
— Одним словом…
— Господа! — вмешалась хозяйка дома. — Не могли бы вы перенести свою дискуссию на послеобеденное время?
— Да, да, — сказал Галаган и поднял рюмку. — Господа, за здоровье дам!
— Одним словом, — после паузы, выпив рюмку зубровки и закусив грибком, обратился генерал к Диденко, — не слушайте никого, смело поезжайте в Париж.
— Вы едете в Париж? — удивилась генеральша.
— Да, пардон, — не дал Галаган ответить Павлу, — я и забыл представить мосье Диденко Павла Макаровича в новом его амплуа, как молодого многообещающего дипломата.
— Ну, Леонид Павлович! — Диденко изобразил на своем лице смущение и даже кокетливо опустил голову, не выпуская, однако, Людмилу из поля зрения. — Какое это имеет значение!
Однако в душе Павло торжествовал. Еще бы! Разве он не видит? Всегда сдержанная, как леди (кстати, так ее прозвали еще в гимназии), Людмила в удивлении полураскрыла губы. А глаза — темно-синие, всегда немного прищуренные от близорукости — почти закрыли длинные пушистые ресницы. Девушка словно прислушивалась к чему-то и вдруг внезапно вздрогнула, — вероятно, от толчка туфелькой под столом, — и повернула лицо к кузине. Та тихо спросила ее о чем-то. «Наверно, обо мне», — подумал Диденко. Людмила без слов, одними ресницами, ответила ей: «Потом», — и бледное ее лицо слегка порозовело.
«Остановись, мгновенье, ты — прекрасно!» — всплыла в памяти, как это часто бывало с Павлом, готовая фраза, точно отображающая его теперешнее душевное состояние.
— Наталка, перемените приборы, — наконец нарушила несколько затянувшуюся паузу хозяйка.
И снова завязалась беседа за столом, беседа, в которой теперь приняли участие и дамы.
Диденко был сегодня особенно в ударе. Говорил немного — многословие, конечно, и не приличествовало ему сейчас, — зато каждая фраза была чеканна, каждая острота полна изысканности. Во время обеда он всех обворожил. За исключением, правда, Галагана, который непрестанно разговаривал с управляющим и мало что слышал из слов Павла. И жены Галагана. Но это старая история. Неприязнь ее к Павлу давнишняя, перенесенная с его дяди — Дорошенко. (Это он порекомендовал им тогда на летние каникулы в репетиторы Людмиле Ивгу Мокроус.) «Но при чем же тут бедный племянник?» — усмехнулся в душе Диденко, поглядывая на хозяйку. Опьяненный успехом — да и зубровка давала себя знать, — он теперь и эту недоброжелательность Людмилиной матери воспринимал как факт не такой уж существенный. Особенно если принять во внимание то, что сама Людмила была сегодня к нему как никогда внимательна.
Тотчас же после десерта Галаган поднялся из-за стола.
— Леонид Павлович, я хотел у вас попросить, — подошел к нему Диденко, — одну книгу по дипломатии. Ни в одной библиотеке не найду. Может, у вас есть?
— Не знаю, не знаю, — замахал хозяин руками. — Обращайтесь к Людмиле.
Павло повернулся к девушке.
— Хорошо, — кивнула головой Людмила.
— Люся, ты мне нужна, — сказала кузина.
— Зайдите в библиотеку, — пригласила Павла Людмила. — Вот сюда. Я сейчас приду. — И вместе с кузиной вышла из столовой.
Диденко вошел в библиотеку, сел в стоящее у окна кресло, откинулся на высокую спинку и закрыл глаза. Сказалось почти двухчасовое напряжение. Приподнятое настроение внезапно угасло, и в глубине души слегка досаждало сознание, что его поведение в чем-то роднит его с Хлестаковым.
«Хотя, собственно… не высосал же я из пальца. Да, жду вызова. И именно — на работу в дипломатический корпус. А все остальное, включая и Париж, — это же фантазия генерала, а отнюдь не моя! Да и вообще не время для рефлексии. Куй железо, пока горячо!»