— А не знаешь, нет ли у него керосину? — не подходя, крикнул Кандыба.
— Керосину? Есть в банке. Вам что, лампу налить?
Кандыба сказал, что ему не для лампы, для другого дела. И не банку, а бочку целую. Или хотя бы ведер несколько. Не смог бы он где-либо раздобыть? Приська ничего определенного на это не ответила. Вот придет сам… Ага, как только с речки вернется, пусть сразу же зайдет к нему… — закончил разговор Кандыба, приятно озабоченный приемкой добра, что привалило так вдруг, да еще в количестве, превышающем его самые смелые ожидания. Что-то более семисот винтовок, шесть пулеметов. Правда, бо́льшая часть винтовок были действительно рыжие от ржавчины, а пулеметы — часть без замков и два из них с размороженными кожухами. Ну да ничего! Если приложить руки — сначала подержать несколько суток в керосине, а потом песочком, как посоветовал Тургай, то почти все оружие будет совершенно пригодно. А часть его — двести винтовок, что были в лучшем состоянии, — была отобрана для вручения сегодня же безоружным бойцам во время общего сбора отряда. Из оставшихся одну сотню Кушнир распорядился выдать Тургаю, за что тот на радостях пообещал тысячи две патронов, в которых Кандыба испытывал большую нужду. А в вагоне их только и было что в магазинных коробках винтовок да в нерасстрелянных пулеметных лентах. Три сотни с чем-то винтовок оставались на складе у Кандыбы. Однако распоряжаться ими будет отныне уже не он, а непосредственно партизанский штаб. Часть, очевидно, придется перебросить в другие отряды, где также ощущался недостаток оружия.
— Ну, так пусть другие и морочатся с ним! — рассердился Кандыба.
Кушнир от «мороки» охотно Кандыбу освободил, если так уж туго у него с людьми. Вся работа по перечистке и ремонту винтовок и пулеметов возложена была на Гармаша и его товарища Гука, которые не входят в состав Кандыбиного отряда и до окончания этой работы будут непосредственно в распоряжении штаба. Оба металлисты, слесари, сам бог велит поручить им это дело.
Они и не отказывались, только выговорили себе некоторую помощь от Кандыбы: прежде всего в обеспечении таким материалом, как керосин, ружейное масло. И отвечать за сохранность оружия, безусловно, он должен: его часовые будут охранять амбар-склад. Что касается охраны, Кандыба легко согласился, но насчет керосину и масла — где же ему взять?
— Ежели б я был не Кандыба, а Нобель… Вот придет Гусак, сведу Гармаша с ним… пусть договариваются.
И Кушнир вынужден был на этот раз, откинув всякое снисхождение, сурово предупредить Кандыбу, чтобы ваньку не валял и зарубил себе, что всяческую волокиту, а тем более отказ в помощи Гармашу штаб будет считать прямым невыполнением приказа. А это может дорого ему стоить.
У Кандыбы хватило здравого смысла прислушаться к этому предостережению. Мысленно ругнув себя за горячность, он заверил Кушнира, что с хлопцами — Гармашем и его товарищем — все будет в порядке; сам обеспечит их всем необходимым, а понадобятся в помощь люди — найдет и людей толковых. Так и покончили с этим.
Солнце, уже поднималось к зениту. Через какой-нибудь час нужно будет отправляться на общий сбор отряда, назначенный на после обеда, в расположении Журбовской сотни, в урочище Байрак, за две версты от Подгорцев. Поэтому, едва только разгрузили подводы с оружием, Кандыба собственноручно запер двери амбара пудовым замком Гусака и, приказав часовому смотреть в оба, пригласил прибывших обедать.
Обычно Кандыба с Цыбульками столовались вместе — что-нибудь нехитрое, бывало, состряпает всегда занятая своими больными Харитина Даниловна, — но сегодня, ради такого дня да и учитывая прибывших, Кандыба попросил Вухналевых молодиц, из которых старшая невестка, вдова Евдоха, была к нему особенно благосклонна, приготовить для них обед, в общем душ на… да сколько за столом поместится.
В хате Вухналя и сели обедать, в убранной зеленью горнице, — троицын же день, — где воздух был крепко настоян на кленовых листьях и траве, густо разбросанной по земляному полу. И уже одно это — запах праздничной зелени — настраивало всех на не будничный лад. Способствовала этому и добрая чарка горилки, которой угостил Кандыба, сказавший перед тем, как выпить, несколько задушевных, трогательных слов о погибшем Тымише Невкипелом. С этого и пошло: каждый от себя добавлял что-нибудь к этой поминальной речи Кандыбы — воспоминание ли какое о покойном или несколько добрых слов-пожеланий: чтобы пухом была ему земля и вечная память пусть живет о нем в народе. На столе в трех мисках остывала наваристая уха, но никто не брался за ложку, пока чарка не обошла всех, лишь тогда начали есть.