Вот куда простирались уже ее мысли — мечты девичьи! И имела на это основание. Не слепая была — видела, кем уже стала за эти несколько месяцев для Артема; чувствовала, что и она любит его горячо и преданно. Право же, могли бы уже быть счастливыми мужем и женой. Если бы не та невидимая стена, что стояла между ними преградой к сближению. И соорудил ее никто иной — она сама. Тогда неосторожным своим вопросом, а он помог ей своим молчанием, более красноречивым, чем ответ… И оба понимали это. Однако проходили дни, недели, месяцы, а они ничего не делали, чтобы стену-преграду разрушить. Артем — надеясь, что она сама как-то завалится, а Мирослава, хотя и знала, что не завалится сама, не решалась из боязни. И наконец отважилась…
За окном билась метель, барабанила в стекла снежной крупой вместе с дождем, стучала обрывком железа на крыше, но она ничего не замечала, погрузившись в воспоминания. Слышала тишину и размеренное тиканье маятника за стеной в столовой да частые удары своего сердца: вот-вот должен был прийти Артем. Сегодня, было это в начале декабря, уездный партийный комитет постановил командировать в Харьков товарищей — достать оружие. Выбор пал на Кулиша и Гармаша: оба активнейшие организаторы Красной гвардии на патронном и машиностроительном заводах.
Все надежды возлагали на Супруна Григора Наумовича; к нему в губком и должны были они обратиться прежде всего. Соответствующее письмо было составлено и подписано Гаевым. А пользуясь случаем, и она с родителями написала письмо и приготовила небольшую передачу — подарок малому Сашку, свои коньки-«снегурки»; не первый год они лежат без надобности, а ему доставят большое удовольствие. За этим письмом и свертком должен был зайти Артем. Обещал — к шести часам. А выезжать должны они этой же ночью.
Отец после очередного сердечного приступа спал. Матери дома не было — пошла к своей сестре. Поэтому чутко прислушивалась, стараясь услышать шаги возле крыльца и открыть дверь раньше, чем успеет позвонить. Не разбудить бы отца. Так и было. А потом сидели в столовой и тихо разговаривали в ожидании — с минуты на минуту должна была вернуться мать и, наверно, захочет и на словах еще передать что-нибудь Грише. И возможно, потому, что говорили тихо, порой переходя на шепот, слова казались более значительными, чем были на самом деле. И это, конечно, не могло не волновать их. Спросила, за сколько приблизительно дней думают управиться с поездкой. «Да как знать, хотя бы и приблизительно! — рассуждал вслух Артем. — Двое суток, не меньше, в один конец, да там… За неделю едва ли управимся». — «Ой-о! Целую неделю?! — даже вздрогнула. — А вы так спокойно об этом! А впрочем…» Ей невольно вспомнилось, как он обрадовался, когда сегодня утром в партийном комитете Гаевой объявил о его командировке в Харьков вместе с Кулишем. «А что же тут странного! — на ее ревнивое напоминание об этом факте ответил Артем. — На такое дело, как раздобытки оружия, я готов пешком в Харьков и обратно. Сами знаете, оружие нам сейчас необходимо как хлеб насущный». Этот ответ немного успокоил ее. «А где остановиться думаете? Можно будет у Гриши». Артем ответил, что это дело простое: мало ли у него друзей по работе на паровозостроительном! У кого-нибудь и приткнутся. «Да ведь вы можете и у своих бывших квартирных хозяев». Артем насторожился. Уже не раз — шутя, правда, — Мирослава напоминала ему о дочке квартирных хозяев, которую имел неосторожность, рассказывая о своей харьковской жизни, назвать первой красавицей на всю Журавлевку. «И как я не догадалась сразу, почему вы так обрадовались этой счастливой возможности побывать в Харькове!..» Артем, словно под тяжестью, опустил плечи. «Вот что, Мирослава, будем кончать с этим! — сказал хмуро и вынул из кармана кисет. — Хватит играть в прятки!» — «Давно бы так!» И вся напряглась, готовая достойно встретить наихудшую неприятность. Но Артем не спешил. Свернул цигарку и поднялся с места. «Курите здесь!» — сказала поспешно. «Нет, не буду накуривать в комнате», — и вышел в переднюю. Первым движением ее было выйти следом за ним. Но чувство собственного достоинства не позволило ей сделать это. Сидела и ждала — в той же напряженной позе и с таким нетерпением, что даже время замедлило свой ход. Ведь разве за две-три минуты — по часам — можно было столько передумать, вообразить себе столько всяческих ужасов, больше, чем за все месяцы перед этим… Очнулась от шума в передней. Не сразу даже догадалась, с кем это он, и поняла, когда уже услышала голос матери. Вдвоем они и вошли в комнату… Разговор в этот вечер, конечно, не состоялся. Единственное, чего добилась от него перед расставанием, что история эта давняя, быльем поросла, и что никакого отношения к Харькову не имеет. Заверил честным словом. «Ну что же, благодарю судьбу и за это!» Но рассказывать подробно не стал, не было уж настроения. Пусть, мол, если не минет надобность, расскажет потом, после своего возвращения.