— Твоими устами, Артем, мед пить! — скептически усмехнулся Грицько. — Может, и поверил бы, да сам знаешь — несть пророка в отечестве своем.
— А я в пророки и не лезу. Не пророчествую, а так мне здравый рассудок мой подсказывает. И вера непоколебимая в мудрость партии. Но только наивными дурнями были бы мы, ежели б думали, что все уже будет идти гладко. Нет, еще всего будет… Ведь первыми за всю историю человечества совершили мы у себя социалистическую революцию, первыми в мире создали свою рабоче-крестьянскую державу. Стало быть, не с кого пример брать. Своим умом придется доходить до всего да своими руками.
За разговором они и не заметили, как очутились на опушке леса, зачарованные химерной иллюзией выхода из ночи, только что обступавшей их в гуще леса, — не вперед, а назад во времени — в ясное предвечерье здесь, на опушке.
— Не угадал чуток, рановато вышли, — сказал Грицько. — Доведется обождать. Сядем.
Они уселись под кустом боярышника на зеленом валу широченного рва, совсем обмелевшего, может, за сотню лет, и поспешили закурить, спасаясь от комаров, облепивших их.
А ночь и в самом деле только еще наступала — прекрасная и торжественная. Запад еще пылал заревом, и его отблески золотили края темной неподвижной тучи, что горной грядой протянулась наискось через полнеба. Села́ в сумерках уже не видно было — только ветряки маячили на взгорке, но в необычайной тишине, углубленной комариным гудением, доносились сюда по-праздничному мягкие звуки и словно бы даже душистые — да троицын же день! — и такие знакомые и милые сердцу. Но чего-то и не хватало среди них — для полной гармонии, догадался: не слышно песен. Раньше в такой праздник звенело бы село со всех концов разноголосьем песенным. А нынче село онемело. И только слева, где-то за лугами, наверно, в Лещиновке, тихая, как эхо, слышалась, а может, только чудилась, до боли печальная песня…
— Ну и что же ты думаешь делать теперь, порвав с отрядом Кандыбы? — наконец нарушил затянувшееся молчание Артем. — После того, что ты сказал Кушниру об оккупированной Украине, вообразить тебя мирным хлеборобом — за плугом или с косой — никак не могу. Ведь слова не полова.
— А конечно! — согласился Грицько. — Поэтому и говорю тебе, ближайшему другу, — плюнь мне в глаза, назови подлецом при всем народе, коль я выпущу оружие из рук прежде, чем последнего немчуру-захватчика не вытурим с Украины. И до той поры нет у меня другой заботы. И до той поры, как говорится, нет ни дома, ни жинки!.. Это моя последняя ночь в селе. Не в том смысле. Не думаю, чтобы он был таким оперативным…
Артем догадался, о чем речь, Грицько уже рассказывал ему о своей неприятной встрече с Гусаком в Подгорцах и о мерах предосторожности в связи с этим случаем, принятых Кандыбой. Но только что-то не очень верилось в действенность этих мер. Ведь такому «коммерсанту», как Гусак, самого господа бога надуть — раз плюнуть. Что для него та клятва, да еще и вынужденная! Поэтому с удовольствием, не вдаваясь в подробности, рассказал Грицьку про арест Гусака.
— Сидит в амбаре. Можешь спать спокойно эту ночь.
Грицько с интересом выслушал, однако большого удовольствия почему-то не выказал. И удивленный Артем не мог не спросить его об этом: в чем дело?
— Так это же был главный мой козырь. Перед Ивгой.
Пришлось-таки ему сегодня открыться ей — что связан с лесовиками-партизанами, что и прошлую ночь был не где-нибудь, а в Подгорцах. И сообщил о Гусаке. Даже сгустил краски, дабы убедительнее для нее стало его решение уйти самому из села в лес, а ей вернуться к родным в Славгород. И — немедленно. Оставаться ей в селе ради случайных встреч… Но она и сама этот вариант отбросила и предложила свой: пойдет и она с ним в лес. И право же, был этот порыв ее совершенно искренен. Во всяком случае, пришлось повозиться, нагородить всяких страхов. Хорошо помня ее посещение Зеленого Яра, когда жил у кожевника, он сейчас больше всего упирал на бытовые трудности. Хотя теперь и не будет потребности в такой смрадной каморке, как тогда, но и шалаш — сооружение не весьма уютное! Это только в песнях!.. А в действительности да еще день за днем — от одних комаров и мошкары в придачу ко вшам одуреть можно. А главное, что доведется нередко ночи коротать одной в шалаше. И даже не будучи уверенной всякий раз, вернусь из ночной вылазки иль, может, поминай как звали!..
— А сколько же у тебя, если не секрет, хлопцев сейчас в сотне? — спросил Артем, которого разговор об Ивге уже начал раздражать, и хотелось направить беседу в иное русло. — О каких вылазках речь?