— До косовицы еще будет всякого. Скорее всего придется и ее, как Орисю, забрать из села. Да и тебе, Остап, прямо скажу: сидеть дома не выход. Хотя бы только из-за меня. Еще не интересовались?
— Как же, спрашивали.
— Вот то-то, смотри в оба. В случае чего — дорогу в лес знаешь. А там чего-чего, а трехлинейку обещаю для начала.
— Еще не навоевались! — сокрушенно вздохнул Остап, — Вот так аккурат и Павло сегодня мне за вечерей: «Держи, Остап, порох в пороховнице сухим».
— Нет, Павло — это из другой оперы. Дураков ищет, чтоб их руками жар загребать. А мы ищем людей умных, которые сознают свои классовые интересы. И ежели обожгутся о тот жар, так только ради себя, ради своего освобождения.
Он предупредил Остапа — не выходить из клуни за ним, чтобы не увидел кто-нибудь во дворе двух мужчин вместе. И вернулся в чулан, куда Орися зашла попрощаться с Христей. Была и мать здесь. И снова, как час назад, все сели на помосте. Христя тоже сидела на постели. И промолвила мать наконец:
— Ну, прощайтесь, дети. Ведь рассвет скоро.
И, может, от самого этого слова «прощайтесь», которое, словно последняя капля, переполнило сердце печалью, спазмы славили Артему горло. Он молча привлек Христю, горячо обнял ее, припав губами, как в жару к роднику, к ее милым устам. И снова, как тогда, осторожно положил ее навзничь.
— Вот так и лежи, Христинка. Скорее на ноги встанешь. А тогда, может, и тебя заберу. Если захочешь. А дела там и тебе хватит — три клуни забиты тифозными. А пока лежи. Завтра Остап доктора приведет.
— Но мне так нужно в город! — сказала Христя. — Ничего же не имею при себе. Даже и сейчас — в Орисиной сорочке. Думала — вот-вот оказия случится.
— Да оказия и завтра будет… — сказал, сам не сознавая, для чего. И конечно же не догадываясь, к чему это приведет. — Будут еще оказии… Выздоравливай! — И вышел из хаты.
Но за поворотом во дворе должен был остановиться. Несколько раз кряду глубоко вдохнул свежий ночной воздух с такими милыми и родными с самого детства запахами зелени из огорода да мяты и любистка, что возле хаты. И успокоился понемногу.
Подошел к матери.
— Спасибо вам, мама! — Обнял нежно за сухие плечи, такую преждевременно постаревшую уже. — Вот и проведал вас. Погостил. Бывайте здоровы.
— Счастливо вам, дети.
Пошли той же стежкой, что и сюда пришел, — через огород. Артем пропустил Орисю вперед, а сам шел следом и невольно прислушивался, казалось, не только ушами, а и спиной к тому, что делается позади. Возле тына от берега помог Орисе переступить перелаз и уже не выпустил ее руки из своей. Вот так и по Откосу спускались вниз извилистой стежкой. Внезапно он остановился, задержал Орисю и спросил неожиданно:
— Орися, скажи, только чистую правду, вы с Тымишем хорошо жили? Ты не сгоряча вышла за него?
Орися молчала, и каждое мгновение этого молчания в его сердце отдавалось все возрастающей болью. И вдруг, когда уже, казалось, стало нестерпимо, Орися сказала:
— Может, и сгоряча. Но потом я его очень полюбила. Очень!
— Ну а?.. — не знал, как спросить.
Но Орися поняла его.
— Жду! — чуть слышно выдохнула она.
И едва не вскрикнула от неожиданности: Артем бросился целовать ее. Потом подхватил на руки и понес стежкой вниз. Орися сперва упиралась и просила пустить, но он не слушал. И только уже на самом берегу реки опустил на землю.
— Если бы ты только знала, Орися, какую тяжесть сняла с души у меня. Каюсь, ведь думал всякое…
Из темноты от ствола вербы отделилась фигура, и прозвучало:
— Кто идет?
— Свои.
К ним подошел тот самый часовой, который давеча встретил их вместе с Саранчуком. Наказал идти за ним не отрываясь, но и на пятки не наступая. И не разговаривать, конечно.
Так и пошли.
Ночь укрывала еще землю, но восточная часть неба чуть посветлела уже, предвещая близкий рассвет. Тишина необычайная царила вокруг. Даже коростель не кричал в лугах. И только ручей рядом журчал тихонько, настойчиво напоминая им про сон, без которого они были уже вторую ночь. И чувствовали это. О Подгорцах перестали и думать. Мечтали лишь о первой же копне сена, что встретится по дороге в лесу сразу же за сторожевой заставой.
XXV
В Ветровой Балке немцы сегодня уже не впервые. Но если тогда, — оба раза натворив всяческих бед, — они в тот же день и возвращались в местечко Князевку, где с начала оккупации стоял гарнизоном их батальон, то на этот раз, как видно, имели намерение задержаться в селе подольше. И первым признаком этого было то, что сразу же отпустили князевских подводчиков, на чьих возах прибыли сюда.