Артем прошел мимо нее к Тесленко, сел на стул и, вынув кисет, сказал с веселой улыбкой:
— А Кузнецова посчастливилось все-таки вызволить.
— Где же он? — радостно вырвалось у Мирославы.
— Пошел на заседание.
— Как же это удалось? — спросил Тесленко, беря махорку для цигарки из кисета Артема.
— Долго рассказывать, Петро Лукьянович, — сказал Артем.
Но все же вынужден был по настоянию обоих, и Тесленко, и Супрун, коротко рассказать о своем «визите» вместе с артиллеристами к атаману куреня.
— Долго ли они еще будут стоять? — спросил под конец Тесленко.
— Часа два, пожалуй. Паровоз пока в депо, колосники меняют, — ответил Артем.
— Вот бы хорошо за это время управиться.
— Да так и думаем.
Они с Тесленко поговорили еще немного о намеченной операции, покурили, и Артем поднялся.
— Ну, удачи! — встал и Тесленко. Крепко пожимая Артему руку, он другой рукой обнял за плечи, притянул к себе и, пристально смотря ему в глаза, спросил: — На душе как? Все в порядке?
— В полном! — так же пристально смотря в глаза Тесленко, ответил Артем. — А в конце концов… один раз мать родила!..
— Э, нет, это не то! — перебил его Тесленко. — Ты о смерти не думай, ты о жизни думай. И в первую очередь — о своей задаче. Должно получиться. Все за это. Ну, а если сорвется паче чаяния, не лезьте сгоряча. Береги хлопцев и себя. Счастливо!
Проходя к двери мимо стола, за которым работала Супрун, Артем задержался возле нее.
— Мирослава, я принес в комитет… — Он вынул из кармана бумажник. — Тут партийный билет мой и еще документы.
Девушка взглянула на него, и безотчетная тревога охватила ее.
— Забыл оставить дома. А при себе… Знаете, все может быть! Зачем же рисковать, чтобы к ним в руки попало? — Он положил на стол бумажник.
Почти целая минута прошла в молчании.
— Ну, кажется, и все.
— Подождите! — сказала Мирослава. — И я иду.
Она положила подшивку газет в шкаф. Потом открыла сундук, служивший сейфом, положила туда бумажник Артема и заперла. Все это проделала четко, без единого лишнего движения.
На лестнице Артем первый заговорил:
— Мирослава! Неужели вы так ничего и не скажете мне? На дорогу. На счастье!
Мирослава молчала. И вдруг сказала шепотом:
— Артем! Если б вы знали, как я боюсь за вас! Ведь вас горсточка!
Пауза.
— Ну, что нас не много, это я и сам знаю! — сказал Артем. И хоть не видно было в темноте его лица, а все же угадывалось, что брови у него сурово насуплены. — Нет, не этого я от вас, Мирослава, ждал!
Он помолчал минутку и уже совсем иным тоном сказал:
— Знаете, как меня мать провожала? Но, правда, какой глупый вопрос! Откуда ж вам знать? Вышли мы с матерью за ворота. И подумалось мне: в который уже раз с тревогой провожает она меня! И так мне жаль ее стало! Верно, вздохнул я, потому как мать вдруг заволновалась: «Что ты, сынок? Все будет хорошо. Я ли тебя не знаю: за что ни возьмешься — сделаешь. Ведь семь раз отмеришь перед тем, не правда ли?»
За дверьми билась вьюга, выла, гудела, грохотала кровельным железом. И вдруг в этом невообразимом шуме словно издалека долетело: бам! — такой знакомый бой часов на думской башне.
— Половина одиннадцатого! — спохватился Артем. — Ну, мне пора!
Но не успел он ступить шагу, как Мирослава порывисто кинулась к нему и схватила его за рукав шинели. На лестнице было так темно, а стертые ступеньки были такими скользкими, что Артема нисколько не удивило это движение Мирославы. Осторожно, чтоб не оторваться от нее, он сходил по ступенькам вниз. На площадке у входных дверей остановился. Но Мирослава и тут не выпустила его рукав. Наоборот, держалась еще крепче.
Тогда Артем свободной рукой на самые уши натянул шапку. Потом нащупал на мокром от растаявшего снега жестком сукне шинели ее руку, — точно зверек, вздрогнула и замерла эта рука под его ладонью — и бережно оторвал от рукава шинели.
— Артем! — торопливо сказала Мирослава, как только он взялся за дверную ручку. Но порыв ветра с шумом распахнул двери настежь, и с ног до головы их обдало, забивая дыхание, штормовой снежной волною.
Артем вобрал голову в плечи и, как пловец в разбушевавшиеся волны, ринулся в ночную снежную пургу.
XIV
Когда Мирослава Супрун вернулась в городскую думу, перерыв еще не кончился. В коридоре, как и тогда, перед началом заседания, толпился народ. Только сейчас здесь было еще шумнее. Видно, страсти, разгоревшиеся во время заседания, не остыли за время перерыва.