Проходя по коридору, Мирослава заметила в толпе группу солдат, вооруженных карабинами. Сразу же догадалась, что это артиллеристы, о которых несколько минут назад рассказывал Артем. И вдруг такая простая, ясная мысль возникла в голове у девушки. Самой даже было удивительно: как она раньше не подумала об этом, еще в комитете, когда рассказывал Артем о своей встрече с артиллеристами? Невольно даже ускорила шаг.
Подошла уже к дверям комнаты, выделенной на этот вечер для большевистской фракции, и остановилась. По коридору шли два вооруженных солдата. Когда они поравнялись с Мирославой, она сделала шаг им навстречу.
— Простите. Вы артиллеристы? Из эшелона?
— А что такое? — спросил один из них, уже пожилой.
— Мне нужно знать.
— Артиллеристы. Из эшелона, — ответил он и затем спросил у нее: — А вы в эту комнату?
— Да, в эту.
— Передайте нашему дружку. Что это он засиделся? Нам, верно, на вокзал пора.
— А вы что, уезжаете? — забеспокоилась Мирослава.
Артиллерист ответил уклончиво:
— Как только горнист заиграет посадку, так и поедем.
Войдя в комнату, Мирослава сразу же увидела незнакомого солдата, тоже с карабином. Он рассказывал, как видно, что-то интересное. Мирослава подошла и стала прислушиваться. Артиллерист рассказывал о том, как их дивизион (стояли они тогда под Конотопом в одном имении) помог крестьянам это самое имение экспроприировать. Мирослава с нетерпением ждала, пока он закончит свой рассказ. Поглощенная своими мыслями, не могла даже заставить себя слушать внимательно. И наконец не удержалась. При первой же паузе — рассказчик раскуривал новую папиросу — сказала:
— Товарищи, все это очень интересно, конечно. Но ведь время идет. Уже сорок пять минут перерыва.
Она передала артиллеристу напоминание его товарищей — не пора ли на вокзал?
— Время есть, — ответил артиллерист. — Час, а то и два еще простоим: колосники меняют.
— Час, а может, и два? — На бледном лице девушки даже выступил румянец. Так это ж замечательно! Федор Иванович, Василий Иванович! — Она не могла, да и не старалась скрыть свое волнение. — Товарищи, вы знаете, что мне пришло в голову?
— Ну-ну, выкладывай, — сказал Федор Иванович.
— Если артиллеристы вынудили атамана полуботьковцев освободить Кузнецова, то почему бы им не заставить его вернуть оружие саперного батальона? Ведь правда? И не нужно было бы тогда… так рисковать нам.
— Сравнили! — усмехнулся Кузнецов. — Что им какой-то сапер? А четыре сотни винтовок, да к тому же еще русского образца, — ведь это же клад!
— На который, кстати сказать, уже и претендентов больше, чем нужно.
— Кто претенденты? — вскинул Кузнецов глаза на Бондаренко.
— Гудзий — для своего запасного полка, а уездный комиссар Мандрыка — для своего «вольного казачества». Говорят, плакался в жилетку, то бишь во френч, атаману Щупаку: дробовиками, дескать, вооружены, а есть даже такие отряды в уезде, что чуть ли не кремневыми ружьями, из музея.
— Не только плакался, — отозвался Одуд, солдат из украинского запасного полка, — на наш полк капал. Напрямик заявил, что нет никакого смысла вооружать нас, чтобы не пришлось потом разоружать: большевики, мол, уже свили там гнездо.
— Нет, оружия они добром не отдадут, — заключил Федор Иванович.
— Так не добром. Я ж говорю — заставить.
— Легко сказать!
— Вот именно! — заговорил артиллерист. — Сказать легко, да вот беда — не под силу нам. Четыре сотни ведь их в эшелоне, а нас в дивизионе и двух нет. Нахрапом же — если раз удалось, то это не значит, что и в другой раз удастся.
— Как это «нахрапом»? — не поняла Мирослава.
— Да ведь мы его, атамана гайдамацкого, на пушку тогда взяли. Если бы не таким трусом оказался, ничего и не вышло бы. Сидел бы как миленький Кузнецов в комендатуре… Пороху нет!
Потеряв всякую надежду, Мирослава раздраженно пожала плечами и сказала артиллеристу едко, как будто он был виноват в этом:
— Пушки без пороха! Так чего же вы возитесь с этим железным ломом?
Артиллерист рассмеялся.
— Вы, товарищ, поняли меня слишком буквально. Порох для пушек у нас есть. Другого пороху нет. Видите, какое дело? Слов нет, грозное оружие артиллерия. Но только это оружие дальнего боя. Вы укажите нам цель за пять, за три версты — мокрое место от нее оставим. Да хоть и ближе — прямой наводкой будем бить. На крайний случай есть у нас и картечь, для самозащиты. Но это — когда на позиции стоим, а не на железнодорожной платформе, где и развернуться нельзя. Ну, а насчет рукопашной совсем слабо. У нас не все даже и вооружены. А те, что вооружены, — карабинами. Видите вот? — Он показал на свой карабин, который держал между колен. — Игрушка. Да еще без штыка.