— А где ты дядю Федора видел? — поспешила спросить тетя Маруся.
Остап словно не слышал.
— …что началась стрельба с казармы. А потом уже перенеслась туда, на Слободку. Видать, напоролись, кинулись бежать, а гайдамаки за ними.
Гнетущая тишина воцарилась в комнате. Только слышно было, как за окном завывала вьюга.
Вдруг Катря резко поднялась и подошла к вешалке.
— Куда ты, Катря?
— Мама, не выдумывайте! — вскочил Остап. — Ну куда вы пойдете?
— Да сейчас уже и не слышно ничего, — добавил Мусий.
Не проронив ни слова, Катря оделась и вышла. Некоторое время все молчали. Молчание нарушила Маруся:
— Да где ж вы Федора видели?
Мусий стал рассказывать о встрече с Федором Ивановичем у калитки. Остап сидел понурившись. И вдруг поднял голову.
— Да, так я и сделаю. Хоть на несколько дней, а таки наведаюсь домой. — И порывисто встал. — Забыл совсем — нужно карабин свой протереть.
Он взял в углу свой вспотевший с мороза карабин и, примостившись у стола, принялся его протирать.
— Завтра же поеду, — помолчав немного, сказал он как бы про себя. — Одного только боюсь…
— Опять на колу мочала… — сказал Мусий.
— Да нет, я не про то… Боюсь, как бы сгоряча не наделал там чего… Наслушался от вас, дядько Мусий, про безобразия у нас там всякие. Как бы я не сорвал сердце на ком-нибудь! Жиреют, подлюги, на нашей крови да на слезах сиротских!
На это Мусий ничего не ответил. Молчала и Бондаренчиха, — задумавшись, сидела с краю стола. А за окном гудела, завывала вьюга, засыпала окна сухим снегом. Вдруг Маруся всполошилась:
— Пойду все-таки. В такую метелицу как бы она не заблудилась!
Но в это время стукнула снаружи дверь, в сенцах послышались шаги и в комнату вошли Катря, Мирослава Супрун и Федор Иванович. В руках он держал пакет — несколько папок, завернутых в газету. Такой же пакет был и у Мирославы в руках. Положив на стол свой сверток, Федор Иванович попросил жену дать что-нибудь — клеенку там старую или хоть мешковину, чтоб завернуть.
— Давай, Мирослава, и свои сюда.
Мирослава положила папки на стол и вдруг вспомнила:
— Да, тут документы Артема. Может, вынуть?
— Пускай лежат. Они ему сейчас не нужны.
— Ну, а что слышно? — не вытерпел Остап.
— Ничего определенного, — ответил Федор Иванович.
— Как ничего? — сказала Катря. — Ты же говоришь — отбили оружие!
— Это ж только полдела. Еще неизвестно…
Но Остап с Мусием не дали Федору Ивановичу досказать, накинулись на него с расспросами о подробностях. И Бондаренко стал рассказывать о том, что он узнал из источника, можно сказать, вполне достоверного.
Один участник налета на казарму уже вернулся. Он-то и рассказал. Сперва все шло как нельзя лучше. Часовых сняли без выстрела. Добрались до подвала и начали через пролом в заборе выносить винтовки. Уже третьи сани накладывали. А тут и поднялась стрельба. Артем с санями и охраной махнул на Полтавскую улицу, а ему с его напарником велел бежать в противоположную сторону, к центру города, и как можно больше шуму поднять стрельбой, чтобы гайдамаков сбить с толку, отвлечь от обоза с оружием. Поэтому-то он не знает, чем кончилась стычка с гайдамаками на Полтавской улице.
Остап мрачно:
— Ну, ясно! Где ему знать? Отбежал, верно, да вместо того, чтоб на себя огонь, побыстрее шмыгнул в первые же ворота.
— Да нет, парень не из трусливого десятка. А что ранили, так это уж не его вина. Да и ранили в ногу. Насилу до каких-то ворот дотащился. Хорошо, что хоть к хорошим людям попал.
— Это, видно, оттуда и прибегала женщина, — догадался Мусий, — когда мы в воротах стояли?
— Ну да. За врачом.
— А тебя, Мирослава, как раз и дома не было! — сказала взволнованно Бондаренчиха.
— Только что вернулась. Еще и во двор к себе не успела войти, — ответила девушка.
— Вот оно что! — словно про себя молвил Мусий. Потом к девушке: — Так выходит, что вы докторша и есть?
— Да, я врач, — ответила Мирослава. Она подошла к Гармашихе и села рядом с ней. — Кстати, Катерина Ивановна, вы когда едете?
Катря пожала плечами:
— Сама еще не знаю.
— Федор Иванович мне говорил, что у вас дома лежит больная сыпняком. Хочу вам лекарства передать.
И Гармашиха, и Остап стали благодарить ее. А она начала расспрашивать о больной.
Тем временем Федор Иванович кончил увязывать сверток.
— Вот это, Маруся, нужно хорошенько спрятать, — обратился он к жене. — Но не в доме.
Маруся только взглянула на мужа и, ничего не сказав, оделась и взяла сверток.