В неудачном исходе операции они оба уже почти не сомневались. Ведь все расчеты строились на том, что удастся без выстрела снять часовых. И вот — не получилось! Поэтому беспокоило их сейчас больше всего, удалось ли ребятам оторваться от гайдамаков более или менее счастливо. Беспокоило их и другое: даже при полном отсутствии доказательств, что нападение это предприняли красногвардейцы по инициативе большевистского партийного комитета, полуботьковцы все равно воспользуются этим поводом, чтобы начать преследование большевиков. Возможно, как предупреждал Бондаренко, прибегнут даже к арестам.
— И начнут они, конечно, не иначе как с комитета.
— Это верно, — согласился с Кузнецовым Шевчук.
— Надо немедленно забрать Петра. Незачем теперь сидеть ему в комитете.
— Но ведь точно еще пока ничего не известно. А все концы сходятся к нему.
— Это скоро выяснится. — И, немного помолчав, Кузнецов добавил: — А то он ведь собирался остаться в комитете до утра, чтоб не идти ночью к себе на Занасыпь.
— Ну, это ерунда, конечно. Будто друзей нет у него, чтоб переночевать. Возьмем его к Безуглым. Романа пошлем.
Свет во флигельке, где жили Безуглые, не горел, хоть никто из них не спал — разбудила всех стрельба. Хозяин, Роман Безуглый, сам только со двора вернулся. Не успел еще раздеться, как в коридорчике звякнул звонок и, к великому удивлению Романа, послышался снаружи голос Шевчука:
— Свои, свои.
— Что это вы, Лука Остапович, так поздно? Да еще в такую непогодь! О, да вы не одни. — Пропуская в комнату, не узнал сразу Кузнецова. Потом обратился к жене: — Оля, зажги «моргалку». А раньше окна чем-нибудь завесь. Что это за пальба? Не знаете, Лука Остапович?
— Надо бы разузнать, — произнес Шевчук и, когда замигала плошка, выхватив из темени фигуру Романа в пальто и шапке, добавил: — О, да ты уже одет? Вот и кстати. Здравствуйте, Варвара Степановна! Здравствуй, Оленька! Пустите переночевать.
— Милости просим, — пригласила Безуглая. — Не ахти какая горница, ну, а местечко найдется, где спать положить.
— Только мы еще не в полном составе. Придет еще третий. Раздевайся, Василь Иванович. — Затем снова подошел к Роману и вполголоса спросил: — Такое дело, Роман: не сумел бы ты проскочить в Горяновский переулок?
— В партийный комитет? — догадался тот сразу. — А к кому там?
Лука Остапович сказал, что́ передать Тесленко.
— Только ты осторожненько. Может, как-нибудь проходными дворами.
— Вот еще! Буду я по сугробам лазить! Да и вам же экстренно небось надо? Мигом смотаюсь.
Пока Оля хлопотала, устраивая постель для неожиданных гостей, а мать Романа собирала им перекусить — холодная картошка в мундире осталась от ужина, соленые огурцы, — Шевчук с Кузнецовым не успели еще и по второй цигарке закурить, как Роман вернулся.
— Почему один?
— Не знаю. Передал все, что вы велели. Может, он не управился еще, — ответил Роман и подал Кузнецову записку.
В записке Тесленко сообщал, что определенного ничего еще не знает.
«…Но полдела хлопцы как будто сделали. Удалось ли довести дело до конца — неизвестно. Да как бы там ни было, а работы вам этой ночью не будет: не следует добром таким рисковать. Ложитесь, спите. Когда выяснится все, тогда и решим. Но выяснится, должно быть, не скоро: как назло, телефон отказал, — видно, захватили телефонную станцию. Несколько раз пробовал связаться — и все неудача: только назову завод, телефонистка молча вынимает штепсель. Остается живая связь. Жду с минуты на минуту. Как управлюсь, приду. Дорогу знаю: гулял же тогда на свадьбе у крестницы».
— А что там, на улице? — спросил Кузнецов, дочитав записку и передав ее Шевчуку.
— Пусто. Правда — это уже когда назад возвращался, — процокали конные, верно, гайдамаки, по Николаевской. Подков двадцать, пожалуй. Несколько раз стрельнуло где-то там, на Слободке. И вьюга почти перестала. Ну, да и так ох и намело ж! Это нам завтра доведется попотеть… Да еще как!
Ни Кузнецов, ни Шевчук, занятые своими мыслями, не поинтересовались, над чем это придется попотеть и кому именно. Но Роман явно был очень этим озабочен; немного погодя, раздевшись уже и подсев к столу, опять сокрушенно покачал головой: