«Откуда они знают про Бондаренко?» — удивился Роман и хотел спросить, но подумал: какое это имеет значение! Вместо того спросил, не приходили ли Шевчук с Кузнецовым.
— Давно! Вот-вот должен митинг начаться.
На заводском дворе бурлила шумливая, многоголосая толпа — вся ночная смена. Из всех цехов валил народ к сборочному — здесь всегда в самом цехе или на площадке перед ним происходили общезаводские собрания, митинги. И едва только Роман отошел от проходной, людской поток подхватил и понес его. По гулу, клокотавшему вокруг, Роман сразу понял: знают уже все о гибели Тесленко.
— Вот палачи! — услыхал Роман у себя за спиной густой бас Герасима Недоли из кузнечного цеха. — Такого человека дорогого убить!
— Говорят, как есть всего штыками искололи! — добавил кто-то.
— Да разве же это люди? Зверье!
— Хорошо сказал про них сам Тесленко, — отозвался токарь Яковенко. — Стоим с ним вчера — встретились на улице, — а мимо как раз проезжают… да эти же вот головорезы… полуботьковцы. Я и спрашиваю: «Что это, Петро, за новая напасть на нас? Как их понимать надо?» — «Шлак!» — ответил он мне.
— Хотел быть на собрании сегодня у нас…
— Э, не придет уже! — тяжело вздохнул кто-то.
— Говорил: «Работал завод к будет работать. Закрыть не дадим!»
— Конечно! Как это можно — чтоб закрыть завод? А мы куда? С сумой по миру? Как погорельцы?
— А это им и нужно. Капиталистам. Поразогнать нас хотят из городов, распылить рабочий класс, чтоб революцию придушить!
— Не выйдет!
В самой гуще толпы чей-то простуженный голос возмущенно гудел:
— Что ты там плетешь? Как это можно говорить такое — «сами виноваты»?
— А кто же? Кто виноват, что мы до сих пор еще не хозяева у себя в Славгороде… что всякий прохвост…
— Так у него же воинская часть. Батальон целый. А мы — без оружия. Что мы против него?
— Не в одном оружии сила. И оружие не поможет, если и дальше мы будем все оглядываться…
— Кто ж это «мы»?
— Да ты первый, Микола Сидорович. Сердись не сердись… в такой момент прямо в глаза тебе говорю. Да и не ты один! Разве мало еще среди нас таких, что ждут, надеются: где-то кто-то за нас и эту революцию сделает. На блюде поднесет. Как тогда, в феврале.
— На блюде, говоришь?
— Да вроде того. Как только петроградцы турнули царя Николая вместе с трухлявым троном, за несколько дней и вся империя его развалилась. А капитализм не развалится. Выкорчевывать его надо. Тут, брат, уже на всех работы хватит. До седьмого пота!
У входа в сборочный цех, на площадке возле орудийных лафетов и зарядных ящиков (продукция ночной смены), тоже толпился народ.
— А смерть Тесленко мы вам никогда не забудем! — гремел гневный голос в толпе. — Так и запомните!
— Да мы-то здесь при чем?
Роман сразу узнал голос Варакуты (из столярного цеха), вожака украинских эсеров на заводе. Горлопан и демагог с неплохо подвешенным языком, он пользовался известным влиянием не только среди «сезонников», к числу которых принадлежал и сам (так звали на заводе ловкачей, не один десяток которых, спасаясь от мобилизации в армию, пролез на завод), но и среди некоторой части кадровых рабочих, наименее сознательных. Но сейчас Варакута меньше всего думал о своих «подопечных», о своем авторитете у них. Видя настроение рабочих, он проклинал себя в душе за то, что не скрылся на это время. Он стоял, втянув голову в плечи, только и думая, как бы затеряться в толпе.
— Не по адресу, Приходько, обращаешься. К атаману полуботьковцев адресуйся со своими претензиями.
— Со «своими»? Откровенно сказано. А у вас, значит, к гайдамакам претензий нет никаких? Вполне довольны?
— Да уж наверно! — крикнули из толпы.
— Мы ничего общего не имеем с ними. А атаман Щупак — да будет это вам известно — и не эсер вовсе. Эсеф, кажется.
— Одним миром мазаны!
— Ничего общего, говоришь? А провокатор Деркач в саперном батальоне? Это уже ваш, чистокровный эсер! А кто заседание Совета сорвал вчера вечером? Разве не вы вместе со своими побратимами — меньшевиками и бундовцами?
— Не знаю ничего. Не был я на заседании. Находился там, где и ты, в цехе. И нечего…
— Да нет, есть чего! — Роман и сам не знал, как эти слова вырвались у него. Расталкивая плечом стоящих впереди, он протиснулся ближе к Варакуте, с гневом и отвращением смотрел на него и отчеканивал каждое слово: — А вчера в газетке своей паскудной не били вы челом гайдамакам? Чего молчишь? Вы ж им хлеб-соль подносили… Рыцарями величали! Этих бандитов с большой дороги! Молчи! — не дал он Варакуте и рта раскрыть. — Прихвостень буржуйский! И ступай вон с глаз моих. А то я из тебя сейчас дух вышибу!..