— С чего ж это ты догадался? — спросил Василь Иванович, чтобы вывести его из задумчивости.
— Всегда выносила краюху хлеба, ну, еще там огурец или тараньку. Одной любовью все же сыт не будешь. Суточный мой рацион. А на этот раз, вижу, торба. Пощупал рукой — две хлебины. У меня в груди будто что оборвалось. «Что, Христя, уж не надумала ли в путь снаряжать меня?» Молчит. Вгляделся, — а она спит. Сидя. Откинулась головой к скирде, месяц ей в лицо — осунулась так, побледнела, вроде бы хворая. И подумал я: «Ох, и свинья же ты, Артем! Сам вылежишься за день в своей берлоге, а она, сердешная, от зари до зари по такой жаре в пыли возле молотилки мается. А тут еще я спать не даю. Разве не рассказывала она давеча ночью, что, если б не Кирилл-барабанщик, так со снопом в барабан и свалилась бы!» И до чего мне жаль ее стало! И знаю, что в последний раз видимся. Хотел разбудить — и не разбудил. Пускай, думаю, еще хоть часок поспит. Сижу подле нее… Чего только не передумал за час этот! И о ней, и о себе. Вдруг слышу — стонет. Задышала тяжело так, губы дергаются, словно крикнуть хочет что-то, а не может. Потом все же крикнула, как это во сне бывает, шепотом крикнула: «Артем!» — «Я тут, Христинка, рядом с тобой!» Открыла глаза, удивленная и обрадованная, прильнула. И словно бы с укором легоньким: «Наконец-то! Чего тебя так долго не было?» — «Да я уже целый час сижу подле тебя». — «Чего ж не разбудил?» — «А чтобы ты отдохнула хоть немножко». — «Ой, где там отдохнула! Так намучилась во сне!» Да и стала мне сон свой рассказывать: «Сижу под скирдой, а тебя все нет. Уж и полночь миновала. И так страшно мне стало! Завтра ведь уходим из экономии, последняя ночь. Неужели так и не увижу?! И по-другому еще страшно: может, что-то случилось? А может быть, просто скирдой ошибся — успокаиваю себя. Бегу к другой скирде — нет… Подбегаю к третьей — и там пусто. Тогда я в отчаянии… и знаю, что нельзя этого делать, ведь ты же скрываешься, а не стерпела. Как я звала тебя! Во весь голос, на всю степь!» — «Я слышал, как ты кричала во сне. И видишь — я с тобой». Вздохнула Христя. «Чего ты?» — «Подумала: а сколько еще ночей буду звать тебя вот так, и во сне, и наяву, а ты не услышишь…» Уже светало, когда стали прощаться. «Ну, где же, когда, Христинка, встретимся теперь?» — «Да разве я знаю!» И заплакала горько-горько. «А может… знаешь что? Идем сейчас со мною». — «Куда?» И верно — куда? Когда сам бесприютный, да еще и беспаспортный. «Так поживешь тем временем у моей матери, пока я…» Вздохнула только. Потом: «Да ты не печалься обо мне. У меня ведь тоже мать есть». — «Ну, хоть по дороге зайди, с родными моими познакомишься». Но оказалось, что девчата надумали чугункой ехать, чтобы скорее домой поспеть. Пока там, на Полтавщине, не обмолотились еще хозяева, можно будет какой рублишко заработать. «Ну, не теперь, так в другой раз, когда с работой управишься». Пообещала: «Непременно побываю». На том и простились.
— Ну, и что же? Побывала? — после небольшого молчания спросил Василь Иванович.
— Нет. Не до того ей было. Другие завелись, более близкие родичи.
— А ты яснее говори.
— Я, как условились, сразу же, чуть только стал на работу…
— А как же ты без паспорта?
— Петров родич в Николаеве помог добыть липовый. В самом Николаеве не рискнул, устроился в Херсоне, на элеваторе. И сразу письмо ей в Поповку послал. Жду, жду ответа — ничего. Что могло случиться? Не иначе как перехватили. Встревожился, послал письмо подружке ее, Варваре. Та ответила, раскрыла всю картину. Христя на селе не живет. Сразу, как вернулась из Таврии, уехала в город, на табачную фабрику. Но, как видно, для отвода глаз. А на самом деле — к жениху своему.
— У нее, выходит, и жених был? — удивился Кузнецов.
— Дьячок там один. Да это уж я его дьячком окрестил, а был он регентом церковного хора. Как-то рассказывала еще в Таврии. Жила у дяди своего железнодорожника, в Славгороде, он и увидел ее, жил в том же дворе. Ну, и понравилась она ему.
— Сама рассказывала?
— Это — когда мы с ней уже слюбились. «А чего ж ты до сих пор даже не заикалась о нем?» — как-то спросил я. «Боялась, чтоб не подумал чего. Может, тогда и знаться со мной не захотел бы». — «А теперь не боишься?» — «А что ж плохое ты можешь подумать про меня, коли все знаешь!..» И правда, что плохого мог я подумать о ней, если убедился, что до меня она никого не знала? Ну, да это… Не об этом речь сейчас. Уже и поженились, должно быть, Варвара писала. Потому что приезжал как-то с Христиным дядей, привез теще сто рублей, выкупил хату у мироеда… Ну вот и все!