Как будто бы гарантировать безотказный сброс фонаря дело не слишком хитрое. Аэродинамические силы стремятся в полете отсосать прозрачный колпак, прикрывавший летчика. Казалось бы, достаточно раскрыть его замки, чтобы он тотчас же улетел. Но это только казалось. Стоило фонарю приоткрыться — условия обтекания менялись. Аэродинамические силы менялись по величине и направлению. Фонарь мог закувыркаться, разрушить ударом по оперению или крылу самолет, поранить, а то и убить летчика. Гарантированно надежный сброс фонаря — сложнейшая инженерная задача, требовавшая и теоретических обоснований, и летных экспериментов. Естественно, что решал ее не только один Микоян.
— Мне приходилось в годы войны при испытаниях много фонарей бросать. Ударяли они и по крыльям, и по оперению, и по головам. Всякое бывало. Пришлось срочно подыскивать защитные каски. Чуть не пожарные надевали, потому что защитных еще не было, — вспоминает Герой Советского Союза летчик-испытатель Г.А.Седов.
Летом 1941 года МиГи были поставлены на оборону Москвы. Эту ответственную службу им поручили весьма своевременно: 8 июля 1941 года Гитлер отдает приказ об уничтожении советской столицы с воздуха. 14 июля он вновь подчеркивает задачу: «Нанести удар по центру большевистского сопротивления и воспрепятствовать организованной эвакуации русского правительственного аппарата». 19 июля фюрер в третий раз настаивает на немедленном разрушении советской столицы.
Авиационный кулак, нацеленный на Москву, был очень силен — более трехсот бомбардировщиков «Хейнкель-111», «Юнкерс-88» и «Дорнье-215», укомплектованных опытными экипажами, бомбившими города Польши, Франции, Англии, Югославии, Греции.
Для подготовки операции к Москве на больших высотах потянулись вражеские разведчики. 22 июля 1941 года на протяжении пяти часов четырьмя эшелонами пытались прорваться бомбардировщики. Удалось это лишь одиночным самолетам.
Попытки разбомбить столицу предпринимались неоднократно, но отбивались ПВО с честью. Очень многое для этого сделали МиГи. Их было тогда в Московской противовоздушной обороне 170, вдвое больше, чем ЛаГГов, в полтора раза больше, чем Яков.
В августе 1941-го часть КБ переехала на восток. Микоян прилетел, сопровождая с группой ближайших сотрудников главную ценность — чертежи. Едва приземлились и закончили выгрузку, как хлынул проливной дождь. Обливаясь потом, главный конструктор со своими помощниками стаскивали чертежи в небольшую будочку, чтобы укрыть их от дождя. Затем Артем Иванович достал машину. Мокрые, грязные, продрогшие москвичи погрузили драгоценные чертежи. На проселочной дороге автомобиль застревал. Вылезали, выталкивали из грязи и снова, преодолевая километр за километром, ехали дальше, пока не доставили документацию по назначению.
Хотелось есть, но в ресторан инженеров не пустили. Уж больно страшно они выглядели. Страшно даже по снисходительным к облику людей нормам военного времени, и Артем Иванович сделал то, что привык всегда делать в таких случаях, — пригласил помощников ужинать к себе...
Расселить людей было трудно. В центре — каменный, по окраинам — деревянный, город в планах эвакуации занимал важное место. Туда переехали многие правительственные учреждения и заводы. На окраине одноэтажные домишки вплотную подступали к казармам, под крышей которых нашла приют основная часть коллектива КБ.
В основном разместились так: одиночки в помещении бывшей казармы на двухэтажных кроватях. Семейные в домах, по две семьи в комнате. Артем Иванович сам распределял, где кто будет жить. Делал он это со знанием людей и с большим вниманием к каждому.
Он посетил многие семьи: внимательно смотрел, как устроились на новом месте...
В октябре 1941 года нарком авиационной промышленности А.И.Шахурин вылетел на восток. Нужно было на месте помочь перебазированным заводам, чтобы конвейеры без промедления заработали на полную мощность. Главная задача — увеличить выпуск противотанковых самолетов Ил-2.
22 октября 1941 года личный самолет В.М.Молотова, на котором летели Анастас Иванович Микоян и Алексей Иванович Шахурин, сопровождаемый тремя истребителями, прилетел на место.
Заводской аэродром еще не был готов. Правительственную машину приняли неподалеку от города на обычном гражданском аэродроме. По грязной, ухабистой дороге нарком поспешил на строительную площадку. Буквально через считанные дни надо было выдавать самолеты фронту.
«Новая площадка, куда я приехал с аэродрома, представляла зрелище не совсем обычное. Группа новых недостроенных корпусов заводов. Огромная масса людей снует на первый взгляд беспорядочно, грязь и неустроенность самой территории. Некоторые корпуса еще не начали строить (кузнечный для самолетного и литейный для моторного завода). Железнодорожные пути были проложены внутри ряда цехов, что облегчало разгрузку оборудования...
А эшелоны все прибывали и прибывали. Днем, пока светло, ходили по территориям заводов, решали, что в первую очередь надо сделать, а вечером собирались директора заводов и строители и намечали планы строительных и монтажных работ на ближайшее время...
1 ноября[9] прилетел снова... Уже наступили холода, ранняя суровая зима. Эшелоны с оборудованием и людьми все прибывают. Еще много хлопот, поскольку все делается одновременно, но уже похоже на заводские территории: часть цехов закрыта и крышей и окнами, часть не застеклена, есть и без крыши, но везде не идет, а именно кипит работа. В цехах работа идет в три-четыре яруса. Прокладка проводки к станкам, их цементирование, установка отопления, застекление окон...»
Из воспоминаний наркома
авиационной промышленности А.И.Шахурина.
В один из ноябрьских дней 1941 года, когда Микоян и его коллектив переживали в эвакуации все то, о чем тридцать лет спустя напишет А.И.Шахурин, в Москве, в здании Наркомата авиационной промышленности, начальник одного из главков вскрыл пакет, содержавший несколько листочков бумаги, вырванных из ученической тетрадки. Начальник устал. Он почти не бывал дома. Кровать, на которой некогда было спать, стояла тут же в кабинете. Ноябрь 1941 года. Этим, пожалуй, все сказано...
Но инженер, поставленный на большое государственное дело, нашел возможным просмотреть листки проекта самолета «Смерть фашизму», задуманного по схеме «утка» (малораспространенной в авиации схеме, с горизонтальным оперением впереди). Самолет был спроектирован под немецкие моторы «Даймлер-Бенц» 1935 года и французские пушки «Испано-Сюиза». Автор поставил ни много ни мало шесть таких пушек.
Этот проект, подписанный: «Ученик 9-го класса Минаев А.», принес за день до этого и сдал под расписку худой большеглазый подросток.
На следующий день мальчика вызвали в наркомат. Обремененный сверхсрочными делами инженер угадал в школьнике будущего конструктора. Через год, сдав экзамены за десятилетку, Минаев стал студентом. Под руководством Н.Н.Поликарпова, заведовавшего в МАИ кафедрой конструкций самолетов, он энергично изучал историю дела, которому отдал потом всю жизнь.
Пройдут годы, и Алексей Васильевич Минаев станет одним из заместителей министра авиационной промышленности. Свою преданность истребителям, знание их истории, конструкции, боевого использования, одним словом, всего того, что принято называть инженерной идеологией этого дела, он пронесет через всю жизнь. Некоторые материалы своих исследований он любезно предоставил для работы над этой книгой незадолго до безвременной кончины. Но тогда, в 1941 и 1942 годах, Микоян, разумеется, ничего не знал, да и не мог знать о Минаеве.
Работа в эвакуации — один из труднейших периодов жизни микояновского коллектива. Свидетельством тому рассказы ветеранов КБ:
— Наступила зима, знаменитая зима 1941 года с ее жестокими морозами. От того места, где мы жили, до завода тринадцать километров. Трамваи останавливались, и мы шли пешком, толпой, чтобы не отставать друг от друга...
9
Хочу обратить внимание читателя на важную подробность: между первым и вторым посещениями наркомом А.И.Шахуриным места эвакуации авиазаводов прошло всего десять дней.